Федор Достоевский о Толстом-богоискателе. Часть2

 

В статье приводятся некоторые отрывки из «Дневника писателя» Достоевского, в которых читатель найдет размышления о богоискательстве Толстого и о русско-турецкой войне 1877-1878 годов. И несколько слов будет сказано о критике В.В.Стасове и его семействе.

 

Эпиграф 

Не искушай меня без нужды (надпись А.С.Пушкина на рисунке, где он себя изобразил в монашеском клобуке перед бесом)

 

Рисунок Пушкина в альбом Е.Н.Ушаковой. 1829 

Рисунок Пушкина в альбом Е.Н.Ушаковой. 1829 

Введение

 

Эпиграф.

«Кто он? (Толстой)… Долго я об этом думал и наконец, проверив свои личные впечатления от его слов  и поступков,  окончательно решил: это барин озорник, который почти с одинаковой искренностью или неискренностью бросается в дебри разных, друг с другом непримиримых фантазий, и, привыкнув выворачивать  на бумагу все, что ему взбрело в голову, опираясь на свой авторитет у доверчивых читателей, а равно и на свою способность прибегать к самым смелым софизмам, очень мало беспокоится по поводу всяких литературных  обличений своих критиков, а отмахивается от последних простым заявлением: Мои убеждения еще слагаются, и потому немудрено, если я неоднократно от одних переходил к другим мыслям».

(Художник М.В.Нестеров о Л.Н.Толстом)

У либералов тоже есть оттенки: от «мягкого» Толстого-публициста («зеркала революции» по выражению Ленина), князя-декабриста С.Г.Волконского, занимавшегося перлюстрацией писем, до Каховского, без колебаний всадившего пулю в героя войны 1812 г. Милорадовича, и жестокосердного казнокрада Пестеля. Но по воздействию на умы именно Лев Толстой стал по выражению Ленина «зеркалом русской революции», не к ночи будь упомянут.

В 1876 на Балканах разгорается война с Турцией. Папа римский Пий IX и Европа за турок. В это же время Толстой пишет роман «Анна Каренина», где в последней главе высказывает свое мнение об этой войне (восточному вопросу) устами ну очень положительного героя Левина, и это мнение пацифиста.

Вот об этом пацифизме Достоевский и написал, а заодно высказался о богоискательстве постаревшего Толстого.

1. Достоевский о «чистом сердцем» герое «Анны Карениной» — Левине

Персонаж «Анны Карениной» — Левин – по сути — выразитель мыслей и чувств самого Толстого: говорим Левин — подразумеваем Толстой. Мораль романа: Левин – хороший семьянин (у него жена Кити, дети), а Анна Каренина – плохой семьянин, вследствие чего вынуждена была «лечь под поезд», как о том пишут в сочинениях старшеклассники после диверсионной школьной реформы.

Но и Левин под пером Толстого невротически мучается, от всяческих праздных мыслей ищет одиночества и убегает думать в лес, того и гляди руки на себя наложит (и это при куче денег, детишек и беременной жены Кити).

Болконскому в «Войне и мире» встречается сусальный образ из народа – капитан Тушин (семейство Болконских, ну очень благородное, в «Войне и мире» специально выведено, чтобы подчеркнуть княжеские корни самого Толстого – его мать до замужества – княжна Волконская).

Аналогично и в «Анне Карениной» — автор выводит на сцену народ: Левину в лесу попадается сусальный мужик, после чего Левин вдруг начинает верить в Бога, но недолго — опять убегает в лес; как выражается Достоевский, «опять пошла жариться малина на свечке». Так Толстой «самовыражает» собственный «духовный поиск», доведший его до оскорблений в адрес Русской Православной Церкви и прятанья ружья, чтобы не застрелиться.

1.1. Я народ

Вот, что Достоевский пишет в Дневнике от 1877 в статье «Опять обособление. Восьмая часть «Анны Карениной»». Для Толстого это последняя, решающая, ставящая точки над i часть романа. Достоевский пишет:

«У нас очень многие теперь из интеллигентных русских повадились говорить: «Какой народ? Я сам народ». В восьмой части «Анны Карениной» Левин, излюбленный герой автора романа, говорит про себя, что он сам народ. Этого Левина я как-то прежде назвал «чистый сердцем Левин». Продолжая верить в чистоту его сердца по-прежнему, я не верю, что он народ; напротив, вижу теперь, что и он с любовью норовит в обособление (от народа)»

(Дневники писателя. 1877)

1.2. Что в голове у «чистого сердцем» интеллигента, которому не надо работать? «Мозговой разжиж» и богоискательство

Читаем у Достоевского в статье четвертой Дневника за 1877, которая называется «Помещик, добывающий веру в Бога от мужика». Это про один толстовский сюжет, где Левин (читай Толстой) упорно ищет Бога, но почему-то не в церкви.  Достоевский пишет:

«Прежде, впрочем, расскажу про Левина – очевидно, главного героя романа («Анна Каренина»); в нем выражено положительное, как бы противоположность тех ненормальностей, от которых погибли или пострадали другие лица романа, и он, видимо, к тому и предназначался автором, чтобы всё это в нем выразить.

Левин счастлив, роман кончается к пущей славе его, но ему недостает еще внутреннего духовного мира. Он мучается вековечными вопросами человечества: о Боге, о вечной жизни, о добре и зле и проч. Он мучается тем, что он неверующий и что не может успокоиться на том, на чем все успокаиваются, то есть на интересе, на обожании собственной личности или собственных идолов, на самолюбии и проч. Признак великодушия, не правда ли? Но от Левина и ожидать нельзя было меньше. Оказывается, кстати, что Левин много прочитал: ему знакомы и философы, и позитивисты, и просто естественники. Но ничто не удовлетворяет его, а, напротив, еще больше запутывает, так что он в свободное от хозяйства время убегает в леса и рощи, сердится, даже не столь ценит свою Кити (жену), сколько бы надо ценить. И вот вдруг он (Левин) встречает мужика…».

Толстой плохо понимал мужиков, хотя периодически косил под мужика, будучи представителем средне- и крупнопоместной помещичьей аристократии – именно так он характеризуется в Малой советской энциклопедии 1932 года. В молодости автор данной статьи немало ерничал по поводу этой энциклопедической характеристики, а оказывается, что и Нестеров, и Достоевский почти повторяют советскую энциклопедию. Достоевский цитирует многоречивого Толстого, где тот языком мужика излагает истины, которые и так должны быть очевидны. Оказывается, Левин прозрел, узрев простые слова «жить для души, Бога помнить». Левин так потрясен этими словами, что выдал ему мужик, что сильно растрогался и пробормотал:

«Да, да, прощай!», — взял палку и пошел к дому (см. эпиграф). Но, видимо, привычка -вторая натура – Достоевский так и пишет: «Он, впрочем, побежал опять в лес, лег под осинами и начал думать почти в каком-то восторге». Достоевский по поводу этого «озарения» замечает:

«Мужик, разумеется, не сказал ему ничего нового, всё это он давно уже сам знал, но мужик все же навел его на мысль и подсказал ему решение в самый щекотливый момент».

Далее Достоевский приводит душещипательную сцену из романа Толстого, как разбаловавшиеся дети портят посуду, жаря в ней на свечке малину; Левин-Толстой так расчувствовался, что увидел в этом аналогию с тем, как взрослые портят свою жизнь (либералы любят неуместные аналогии). Достоевский доносит своими словами до читателя глубокомысленные мысли Толстого, рассказывая о том, о чем думает Левин в этой связи. Далее Достоевский описывает краткий миг «прозрения» Левина благодаря нескольким фразам мужика:

«Одним словом, сомнения кончились, и Левин уверовал. Он еще этого строго не определил, но он уже верует. Но вера ли это? Он сам себе радостно задает этот вопрос: «Неужели это вера?». Надо полагать, что еще нет. Мало того: вряд ли у таких, как Левин, может быть окончательная вера. Левин любит называть себя народом, но это барич, московский барич средне-высшего круга, историком которого и был по преимуществу граф Л.Толстой (и как это Достоевский так совпал в оценке Толстого с Малой советской энциклопедией 1932 года?)…

Я хочу только сказать, что вот эти, как Левин, сколько бы ни прожили с народом или подле народа, но народом вполне не сделаются, мало того – во многих пунктах так и не поймут его никогда вовсе. Мало одного самомнения или акта воли, да еще столь причудливой, чтоб захотеть и стать народом. Пусть он помещик, и работающий помещик, и работы мужицкие знает, и сам косит, и телегу запрячь умеет, и знает, что к сотовому меду огурцы свежие подаются».

Барин Толстой пахал и косил, в прямом смысле этих слов, – от этого и пошла фраза «пахать подано».

1.3. «Праздношатайство» и горе от «ума»

Этим словом Достоевский называет богоискательские искания Толстого, впрочем, далеко не безвредные в политическом плане в жизни народа и государства (см. п. 2). Достоевский продолжает (предыдущую мысль):

«Все-таки в душе его (Левина-Толстого), как он ни старайся, останется оттенок чего-то, что можно, я думаю, назвать праздношатайством, физическим и духовным, которое, как он ни крепись, досталось ему по наследству и которое, уж конечно, видит во всяком барине народ, благо, не нашими глазами смотрит. Но об этом потом.

А веру свою он (Левин-Толстой) разрушит опять, разрушит сам, долго не продержится: выйдет какой-нибудь новый сучок, и разом все рухнет. Кити пошла и споткнулась, так вот зачем она споткнулась? (Достоевский прямо толстовские фразочки использует). Если споткнулась, значит, и не могла не споткнуться; слишком ясно, что она споткнулась потому-то и потому-то. Ясно, что всё тут зависело от законов, которые могут быть строжайше определены. А если так, то, значит, всюду наука. Где же промысел? Где же роль его? Где же ответственность человеческая? А если нет промысла, то, как же я могу верить в Бога и т.д. и т.п., берите прямую линию и пустите в бесконечность. Одним словом, эта честная душа есть самая праздно-хаотическая душа, иначе он не был бы современным русским интеллигентным барином, да еще средне-высшего дворянского круга».

По поводу богоискательской публицистики Толстого один его современник сказал, что многим приходят разные мысли, иногда противоречивые, но мало кто всю эту мешанину «мыслей» сразу же выметывают на бумагу (излагает читателю), но граф считал иначе и выметывал. Заканчивается описание духовных мук Левина и финал обретения им Бога от мужика следующими словами:

«Не прошло и часу по приобретению веры, как пошла опять жариться малина на свечке».

Достоевский хочет сказать, что Левин продолжил «дурью маяться», уподобившись разбаловавшимся детишкам, жарившим малину на свечке.

Писатель понимает, что «горбатого» могила исправит: ненадолго хватило мужицких фраз – через час он засомневался в своей вере, видимо, опять побежал в лес лежать под осиной. Хорошо, если не вешаться. Бедная Софья Андреевна (супруга Толстого).

Репин. Толстой на пашне или «пахать подано». Репин сделал много рисунков с этого пахаря, не только на пашне

Репин. Толстой на пашне (или «пахать подано»). Репин сделал много рисунков с этого пахаря, не только на пашне

1.4. Мысль о самоубийстве Толстого

Интересно, Кити была в курсе, что неспроста Левин бегал в лес? А что Софья Андреевна (супруга Л.Толстого)?

Толстой женился на Софье Андреевне в 1862, когда ему было 34 года. У них было 13 детей (годы рождения 1863, 1866, 1869, 1872, 1874, 1877, 1881 и т.д.). Вот, что пишет сам Толстой о себе в «Исповеди», написанной в конце 1879-начале 1880, когда у него было примерно 6-7 детей и жена, видимо, в положении:

«Мысль о самоубийстве пришла мне так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. Мысль эта была так соблазнительна, что я должен был употреблять против себя хитрости, чтобы не привести ее слишком поспешно в исполнение. Я не хотел торопиться только потому, что хотелось употребить все усилия, чтобы распутаться! Если не распутаюсь, то всегда успею, говорил я себе. И вот тогда я, счастливый человек, вынес из своей комнаты шнурок, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни».

Ключевые слова текста: счастливый человек и естественная мысль о самоубийстве, такая соблазнительная. Если же вы не представляете счастливого человека, мечтающего о суициде, то читайте этот перл публицистики и нечего искать запретные сайты. А встречавшие гуру без ружья в лесу, видимо, думали, что граф переключился на фотоохоту, что тогда было непросто. А причину исчезновения шнурка жена Софья Андреевна, видимо, не понимала в полном объеме, пока в жизни ее мужа не повстречался господин с говорящей фамилией Чертков, а писатель «сделал шаг вперед»: в его окружении появились скопцы, а оскопление все же лучше самоубийства, жизнь-то продолжается, хотя любить такой не сможет. В предыдущих статьях приводилась фотография, как исповедующийся сам себе и читателям Толстой в год своей смерти в 1910 собрал вокруг себя «род веча» из слушателей и читателей, включая скопца, для знакомства публики со своей последней статьей «О безумии» про самоубийц.

Фотографировал это «вече» Чертков. Достоевский умер в 1881, Чертков проник в жизнь Толстого в 1883, подобные перлы Толстого Достоевскому не довелось увидеть, но совершенно ясно, что бы написал Достоевский насчет этих мечтаний Толстого. Он бы написал: а чего тут думать, да еще целых тридцать лет, чего тут писать, разве не ясно, что самоубийство — большой грех и в обычной жизни о нем может думать только ненормальный, чего тут собирать толпу зевак. А что сказал бы Достоевский про скопцов? Бедная Софья Андреевна, бедная Анна Каренина, попала под перо писателя, а то жила бы, возилась бы с детишками (от Вронского).

2. Война на Балканах 1877-1878 и граф Толстой

Когда-то Толстой отдал долг родине, участвуя в Крымской войне 1854-1855, даже сумел разглядеть отвратительную сущность декабристов, считая их «французятиной». Но потом к годам пятидесяти постарел и стали его обуревать иные мысли. Свой пацифизм он навязывает читателю в «Анне Карениной» в образе того же Левина. Вот, что из этого вышло, по мнению Достоевского.

1877 – год, когда Россия, защищая славян от турок, вступила в победоносную войну (Плевна, Шипка), кстати, на стороне турок были поляки (польский легион в Турции). Сильно радовался каждой победе турок над русскими и тогдашний папа римский Пий 9-ый, провозгласивший догмат непогрешимости римского папы. Заметим, что это было задолго до того, как «братушки» охотно повоевали на стороне Гитлера, а не так давно начали высылать дипломатов страны-освободительницы, не забывая при этом принюхиваться к газпромовскому газу.

Достоевский конкретен: он оппонирует Левину-Толстому по вопросу участия России в войне. Достоевский пишет про Толстого:

«Взгляд этот столь значительного русского писателя, и именно на столь интересное для всех русских дело, как всеобщее национальное движение всех русских людей за последние два года по Восточному вопросу, выразился точно и окончательно именно в этой восьмой и последней части его произведения («Анна Каренина»), отвергнутой редакцией «Русского вестника» по несходству с убеждениями автора. Сущность этого взгляда, насколько я его понял, заключается в том, что, во-первых, всё это так называемое национальное движение нашим народом отнюдь не разделяется, и народ вовсе даже не понимает его, во -вторых, что все это нарочно подделано сперва известными лицами, а потом поддержано журналистами из выгод, чтоб заставить читать более их издания, в-третьих, что все добровольцы (поехавшие на Балканы защищать славян от турок) были или потерянные и пьяные люди или просто глупцы, в-четвертых, весь этот так называемый подъем русского национального духа за славян был только подделан известными лицами и поддержан продажными журналистами, но и подделан вопреки, так сказать, самых основ… И, наконец, в-пятых, что все варварства и неслыханные истязания, совершенные над славянами, не могут возбуждать в нас, русских, непосредственного чувства жалости и что «такого непосредственного чувства к угнетению славян нет и не может быть» (курсив Достоевского). Последнее выражено окончательно и категорически.

Таким образом, «чистый сердцем Левин» ударился в обособление и разошелся с огромным большинством русских людей».

Достоевский отличался чувством юмора, хотя в данном случае удобный повод для юмора ему дал Толстой своим сюжетом. Вот Левин находился по лесу, поразмышлял, «уверовал», встретив мужика, вернулся, хотя и зигзагом через лес, домой, на время забыл про веру. Работать не надо – полный стол и без того. Счастливые детишки, хорошая жена, «близость к народу» усиливается простонародными рецептами блюд типа меда со свежими огурцами на свежем же воздухе. Далее Достоевский, комментируя Толстого, так описывает хлебосольного Левина:

«Прибежали дети и объявляют Левину, что приехали гости, — «один вот так размахивает руками». Оказывается, что гости из Москвы. Левин сажает их под деревьями, приносит им сотового меду со свежими огурцами, и гости тотчас же принимаются за мед и за Восточный вопрос».

Надо или не надо воевать за славян. Вопрос. Сейчас бы преданная «братушками» Россия сказала бы «не надо», однако, человеконенавистнические ракеты уже стоят на границе России. Тут бы суицидально настроенный Толстой мог бы и пригодиться с его мыслями: а не заминировать ли города, чтобы не мучиться, не пустить ли невиданную доселе цунами, как-то предлагал академик Сахаров до отъезда в Нижний Новгород? Моральные соображения перетекли с очевидностью в самые материальные, вопрос ставится так: быть или не быть, а про благородство духа, как у Шекспира, можно и не вспоминать: дух с запада идет такой, что только нос затыкай.

А в спокойные (без Интернета и ядерного оружия) времена Достоевского спор вращался вокруг морального аспекта проблемы. Достоевский описывает калейдоскоп из гостей Левина, вкушающих в тени деревьев мед, приводит их аргументы против участия в войне 1877-1878 против турок. Аргументы их на удивление современны: «надо интересоваться только Россией», да «кто послал этих добровольцев?», эти добровольцы – шайка Пугачева, и в таком же духе.

Конечно, высшую правду внес в спор Левин. Он тоже, как и Толстой, пацифист. Левину говорят:

«… убивают просто детей, женщин, стариков; чувство возмущается, и русские люди бегут, чтобы прекратить эти ужасы. Представь себе, что ты бы шел по улице и увидел бы, что пьяные бьют женщину или ребенка, я думаю, ты не стал бы спрашивать, объявлена или не объявлена война этому человеку, а ты бы бросился на него и защитил бы обижаемого».

– «Но не убил бы», — ответил Левин.

Достоевский специально указывает, что книга Толстого с героем Левиным вышла через два с половиной месяца после того, как весь мир узнал о зверствах против славян, то есть граф Толстой этими зверствами явно не впечатлен. Достоевский пишет:

«… Истребления людей производятся тысячами и десятками тысяч. Утонченности в мучениях таковы, что мы не читали и не слыхивали ни о чем еще подобном прежде. С живых людей сдирается кожа на глазах их детей; на глазах матерей подбрасывают и ловят на штык их младенцев, производятся насильничание женщин, и в момент насилия он прокалывает ее кинжалом, а, главное, мучат в пытках младенцев и ругаются над ними. Левин говорит, что он не чувствует ничего (!) (курсив и восклицательный знак Достоевского), и азартно утверждает, что непосредственного чувства к угнетению славян нет и не может быть».

Достоевский продолжает читать мысли Левина:

«…Представьте себе такую сцену: стоит Левин уже на месте, там, с ружьем и со штыком, а в двух шагах от него турок сладострастно приготовляется выколоть иголкой глазки ребенку, который уже у него в руках. Семилетняя сестренка мальчика кричит и как безумная бросается вырвать его у турка. И вот Левин стоит в раздумье и колеблется: «Не знаю, что сделать. Я ничего не чувствую. Я сам народ. Непосредственного чувства к угнетению славян нет и быть не может… Народ жертвует и готов жертвовать для свое души, а не для убийства».

И далее Достоевский цитирует самого Толстого, который в романе от имени уже автора подтверждает «мысли» Левина. Толстой, любитель повторять одно и то же, еще раз подтверждает мысли Левина, читаем у Толстого:

«Он (Левин) не мог согласиться с тем, чтобы десятки людей, в числе которых и брат его, имели право, на основании того, что им рассказывали сотни приходивших из столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве».

Итак, мысли под осиной про веру или ее отсутствие не пропали даром, видимо, Левин-Толстой почувствовал и уверовал, что требуется мандат ООН на проведение спецоперации, но ООН и даже Лиги Наций еще не было. Что делать?

3. Чем же был впечатлен граф Толстой в том году?

Возникает вопрос: а почему граф не был впечатлен информацией о резне на Балканах. Оказывается, его мысли были заняты другим. Он не думал о резне, он, как всегда, копался в себе-великом и мыслил о своих мыслях, среди которых порой встречались и мысли о резне, почему-то не разделявшиеся народом, что писателя-богоискателя не смущало, потому как он сам себе народ. Достоевский пишет:

«И вот тогда же, то есть нынешней же весною (1877 года: уже были и война, и «Анна Каренина»), раз вечером, мне случилось встретиться с одним из любимейших мною наших писателей (с Толстым). Встречаемся мы с ним очень редко, в несколько месяцев раз, и всегда случайно, всё как-нибудь на улице. Это один из виднейших членов тех пяти или шести наших беллетристов, которых принято, всех вместе, называть почему-то «плеядою». По крайней мере, критика, вслед за публикой, отделила их особо перед всеми остальными беллетристами, и так это пребывает довольно давно – всё тот же пяток, «плеяда» не расширяется…

В этот раз было об чем говорить, война уже начиналась. Но он тотчас же и прямо заговорил об «Анне Карениной». Я тоже только что успел прочитать седьмую часть, которою закончился роман в «Русском вестнике». Собеседник мой на вид человек не восторженный. На этот раз, однако, он (Толстой) поразил меня твердостью и горячею настойчивостью своего мнению об «Анне Карениной».

— Это вещь неслыханная, это вещь первая. Кто у нас, из писателей, может поравняться с этим? А в Европе – кто представит хоть что-нибудь подобное? Было ли у них, во всех их литературах, за все последние годы, и далеко раньше того, произведение, которое могло бы стать рядом?».

Далее Достоевский написал, что разделяет высокое мнение Толстого об «Анне Карениной», но что бесспорных первооткрывателей-гениев у нас только трое: «Ломоносов, Пушкин, частию Гоголь».

А во фразе Толстого особо поразило Достоевского упоминание о Европе, поскольку всех в России тогда занимал вопрос, почему так мерзопакостно ведет себя Европа в восточном вопросе.

На СКУЛЬТПРИВЕТ приводились выдержки из переписки П.М.Третьякова с Крамским в 1876, где они пишут, что это «не турки вешают и сжигают», а поджигатели англичане, что именно «французы так пакостно ведут себя в восточном вопросе», причем обсуждают Третьяков и Крамской первым делом войну, а не планы по написанию и впоследствии заказанную Третьяковым Крамскому картину всей жизни художника «Хохот», за которую Третьяков заплатил, но так и не получил, так как Крамской умер в 1887.

И снова вернемся к рассуждениям Достоевского, читающего мысли Левина:

«… о детях с проломленными головами, ползающих около изнасилованных своих матерей, убитых с вырезанными грудями. Так было в одной болгарской церкви, где нашли двести таких трупов после разграбления города. Левин читает всё это и стоит в задумчивости:

— Кити весела и с аппетитом сегодня кушала, мальчика вымыли в ванне, и он стал меня узнавать: какое мне дело, что там в другом полушарии происходит…

Этим ли закончил Левин свою эпопею? Его ли хочет выставить нам автор как пример правдивого и честного человека? Такие люди, как автор «Анны Карениной», — суть учителя общества, наши учителя, а мы лишь ученики их. Чему ж они нас учат?»

(Дневник писателя, 1877)

4. Толстой и В.В.Стасов. Как поспорил Лев Николаевич с Василием Васильевичем. Родственники Стасова

Несогласные, как и сейчас, были разных оттенков, придерживались разных мнений – на все вкусы, но ходили в «одних антиправительственных колоннах» и соединяли свои усилия по свержению царя.

Некогда замечательный архитектор академик Императорской Академии художеств В.П.Стасов при Николае I создавал для царя его «любимое детище» – Новый Эрмитаж. У него было много детей, в частности, было два сына: художественный критик В.В.Стасов  и юрист Д.В.Стасов. И оба страстно почему-то с огромной неблагодарностью ненавидели царский режим. И даже мечтательный Толстой с его пацифизмом смотрится не так одиозно, как, например, «радетель за народ» В.В.Стасов.

Прошло несколько лет после войны с турками и «Анны Карениной». Раз как-то гуляли ищущий в себе Бога Толстой (как будто нет для него другого места) и вечно недовольный демократ и атеист В.В.Стасов, конечно же, в лесу. Ясное дело, что дело происходило в «Ясной Поляне» — все считали за честь и наслаждение посетить писателя.

Как и в случае с Достоевским, Толстой считал своим долгом говорить о том, что «наболело» у него, но и Стасов хотел говорить о том, что «наболело», но уже у него. Оба этих недовольных не сошлись в своих недовольствах (Толстой был недоволен церковью, а Стасов- бери выше — религией).

Только-только возбужденный Стасов прочитал книгу «Французская революция», которую ему подкинула сестра. Ему было не до морали и вечных истин. Вот, что вспоминал критик.

«…Наконец, вошли в лес. Тишина, пение птиц — все располагает к беседам спокойным и неторопливым. И тут, как нарочно, Толстой опять заводит речь о мудрости Евангелия.

— Я не люблю и ничуть не уважаю все Евангелия сплошь, как и все религии, — отвечает Стасов.

-Почему так, — недовольно морщится Лев Николаевич, — Какие в вас к тому доказательства?

Спор продолжился, в ходе которого Стасов выдал несколько безобразных высказываний: «Вся Библия – вещь устарелая, азиатская, ничуть для нас нынче уже не интересная», «молитва «Отче наш» мне просто противна», потому что «Для меня «Отче наш» звучит вроде как «ваше сиятельство» или «ваше высокоблагородие», вроде как «обращение в суд или в полицию».

И тут же критик, в свою очередь, пытается приобщить Толстого к Чернышевскому (не взирая на художественно плоские душу и тело спящей Веры Павловны), хвалит Шекспира, тогда как Толстой о Шекспире сказал всю нелицеприятную правду.

Слава Богу, разругались богоискатель и критик:

«Наконец дело кончилось тем, что мы и совсем разбесились друг на друга, и перестали говорить…», — вспоминает критик.

Из этой перепалки следует одно наблюдение: либеральным критиком движет невесть почему оскорбленное самолюбие, а вовсе не сострадание к народу. Но и Толстому это чувство тоже было знакомо – почитайте его гневную отповедь официальной Православной Церкви – ей ли учить самого Толстого!

Брат критика Д.В.Стасов, как указывается в еще советской книге «В.В.Стасов», 1982, стр. 172, участвовал в революционной борьбе. Читаем:

«Исследования последнего времени подтверждают несомненной прямое участие Д.В.Стасова в революционной борьбе. Уволенный в начале 1862 с государственной службы по мотивам «политической неблагонадежности», Дмитрий Васильевич Стасов стал выступать адвокатом, защищая на громких процессах противников самодержавия. Иногда он брал обвиняемых на поруки, поселяя подзащитных порой в собственной квартире. Д.В.Стасов стал первым председателем Петербургского совета поверенных.

В 1917 году преследуемый ищейками Временного правительства В.И.Ленин несколько дней скрывался в квартире Д.В.Стасова. Большевики ему доверяли полностью».

Надо сказать, что и Толстой тоже защищал террористов.

«Внучка В.В.Стасова (критика) С.В.Медведева-Петросян принимала участие в революционном движении. Спасаясь от преследования царской охранки, эмигрировала в Швейцарию, где получила высшее медицинское образование. По настояния деда вернулась в 1906 в Россию.

Здесь она позже вышла замуж за С.А.Петросяна (Камо), одного из соратников и верных учеников Ленина».

В.И.Ленин и любимая племянница критика В.В.Стасова Е.Д.Стасова на II заседании Коминтерна в 1920В.И.Ленин и любимая племянница критика В.В.Стасова Е.Д.Стасова на II заседании Коминтерна в 1920

В.И.Ленин и любимая племянница критика В.В.Стасова Е.Д.Стасова на II заседании Коминтерна в 1920. Дело в шляпе.

Критик В.В.Стасов умер в 1906, адвокат Д.В.Стасов умер в 1918.

Разруху после революции предвидел только Достоевский.

Другой брат критика Н.В.Стасов, служивший в строительной части Зимнего дворца (все-таки его отец был некогда в фаворе у Николая I), был заподозрен в намерении взорвать покои царя. После неудачного покушения в 1879 на Александра II были подвергнуты аресту братья Д.В. и А.В.Стасовы. «Охранка душила свободу». Особенно забавно звучат обвинения советских писателей в адрес Павла I – дескать мнительный был царь, все боялся покушения, вот и царская охранка была тоже мнительной — все боялась покушения на Александра II, да разве способны демократы на такое? И ведь историки умудряются лепить это уже после того, как Павел получил «апоплексический удар» табакеркой в висок насмерть в 1801, а Александр был взорван в 1881.

В.Серов. Карикатура на Николая II, награждающего «усмирителей». Все были свободолюбивые тогда. 1905

В.Серов. Карикатура на Николая II, награждающего «усмирителей». 1905. Все были свободолюбивые тогда. Серов до отречения царя не дожил, а Репин дожил и несколько «полинял», оказавшись на территории Финляндии в непривычной обстановке. 

А теперь вопрос: ну как при злых царях могли остаться такие замечательные портреты В.В.Стасова?

М.М.Антокольский. В.В.Стасов

М.М.Антокольский. В.В.Стасов

Репин. Портреты В.В.Стасова. В красной рубашоночке…-1889-1990, в шубе - 1900

Репин. Портреты В.В.Стасова. В красной рубашоночке…-1889-1990, в шубе — 1900. Сменить маскарад — дело святое.

5. Гибель внука Николая I С.М.Лейхтенбергского во время войны 1877 с Турцией

В заключение несколько картин с театра военных действий. Хорошо известна балканская серия картин В.В.Верещагина, который довольно «демократически» не симпатизировал командующему составу русской армии. Менее известен факт присутствия в местах боевых действий художника В.Поленова и его цикл работ на тему русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Поленов сделал ряд картин в расположении Рущукского отряда, которым командовал великий князь Александр Александрович (будущий Александр III).

Поленов. Великий князь Александр Александрович, командующий Рущукским отрядом, Плевенская область. 1878. Государственный Русский музей

Поленов. Великий князь Александр Александрович, командующий Рущукским отрядом, Плевенская область. 1878. Государственный Русский музей

Поленов. После боя. Близ селения Мечки. 1883. Государственный Русский музей

Поленов. После боя. Близ селения Мечки. 1883. Государственный Русский музей

Поленов. Болгарская хижина. 1883. Государственный Русский музей

Поленов. Болгарская хижина. 1883. Государственный Русский музей

Много писалось на СКУЛЬТПРИВЕТ о первой жене Наполеона Жозефине, на которой он женился, когда еще брак этот был для него престижным, это потом он развелся c ней, общих детей у них не было. Зато от первого брака у Жозефины был сын, а от сына – внук Максимилиан Лейхтенбергский (1817-1852), который стал членом императорской семьи, женившись на старшей дочери Николая I Марии Николаевне (1819-1876), честно служил царю и России.

Много шедевров через Максимилиана Лейхтенбергского из Франции попало в Эрмитаж. Сначала Максимилиан, потом Мария Николаевна были президентами Императорской Академии художеств. Третьим их сыном был Сергей Максимилианович Лейхтенбергский (1849-1877), а воспитывали они сыновей в соответствии с заветами великого деда – Николая I, то есть в спартанских условиях.

Когда началась война с Турцией 1877-1878 годов, о которой так «нетривиально» выражался пацифист Толстой, внук Николая I С.М.Лейхтенбергский ушел на войну и погиб в 1877 на полях Болгарии. Это был первый из фамилии Романовых, погибший на полях сражений.

Выше были приведены картины Поленова, связанные с Рущукским отрядом, который освобождал славян от Турции. Командовал этим отрядом будущий Александр III, а его двоюродный брат Сергей Михайлович Лейхтенбергский погиб как раз во время военных действий этого отряда.

Любимый скульптор Николая II Пьетро Каноника сделал памятник главнокомандующему действующей русской армии на Дунае Николаю Николаевичу Романову (1831-1891), сыну Николая I. Погибший внук Николая I С.М.Лейхтенбергский был изображен на барельефе постамента этого памятника. В 1914 памятник был установлен в Петербурге, а в 1918 – снесен футуристами и революционерами.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *