«Еврей-портной» Антокольского — лучшая скульптура из дерева

Давным давно, в сказочные времена застоя, в аудитории 16.24 (либо 16.10) мехмата МГУ курс лекций по «Дифференциальной геометрии» читал С.П.Новиков. Аудитория была так устроена, что стоящий внизу лектор не видел, что делается на лавках, загораживаемых сплошными столиками, так как ряды резко уходили вверх. Этим пользовались студенты-мальчики и некоторые ложились на эти лавки, добирая часик-другой сна. А лектор был так овеян ореолом математической славы (член-корреспондент АН СССР в тридцать лет, престижная Филдсовская премия по математике, семья – академики), а главное — так молод, что некоторые студентки-девочки издавали звонкие взрывы смеха, закончившиеся, когда все явственно услышали чей-то голос, произнесший фразу: «Что ты ржешь, мой конь ретивый!». Но в те времена учащиеся любили своих преподавателей.

Поскольку Сергей Петрович (Новиков) пользовался не только большой любовью студентов, но и вполне заслуженным уважением (вот такие были образцы перед глазами студентов), про него ходил такой анекдот. Сидит Сергей Петрович с аспирантом в ресторанчике и, задумавшись, рассуждает: «Кто же сейчас лучший математик? Александров?-Да нет, он уже старый. Колмогоров — тоже нет. Понтрягин? – Тоже старый. Да, черт возьми, это же я!».

А кто же сделал лучшую скульптуру из дерева? Да это же Антокольский!

Русский скульптор М.М.Антокольский (1843-1902) не овеян исключительно лестными для него воспоминаниями: наряду с положительными оценками его творчества он столкнулся и с глубоко предвзятым отношением.

Поэтому будет не лишним указать, что сделанный им из дерева горельеф «Еврей-портной» – лучшая скульптура из дерева.

Никаких более глобальных утверждений по поводу его творчества не делается, так как у скульптора были и неудачи (например, его проект памятника Пушкину был справедливо отклонен, а поставлен памятник работы А.М.Опекушина (раньше стоял лицом к монастырю, а теперь стоит спиной к «России» (кинотеатру).

Антокольский начал учиться в Императорской Академии художеств в 1862, точнее, ему было разрешено посещать скульптурный класс, при этом он должен был учиться рисовать, так как рисовать он не умел. Очень быстро научился рисовать, да так, что его ученические рисунки, по мнению некоторых, превосходили ученические рисунки Репина. А до Академии он у себя в Вильно (Вильнюсе) резал по дереву в течение шести лет.

Антокольский вырезал своего «Еврея-портного» в 1864, то есть примерно после двух лет посещения Академии. Потом, летом 1865 во время каникул он вырезал из кости еще один замечательный барельеф такого же размера («Скупой»).

В качественной книге Э.В.Кузнецовой «М.М.Антокольский. Жизнь и творчество»,1989, абсолютно справедливо, хотя и мимоходом, написано: «Поражает безукоризненное, почти ювелирное владение искусством резьбы по кости, дереву, умение выявить и подчеркнуть фактуру материала».

На тот момент дерево для Академии художеств было весьма экзотическим материалом. А материал этот довольно специфический.

Во-первых, дерево диктует небольшой размер скульптуры. Отметаем упрек в том, что, дескать, это малые формы (чего о них говорить-то). Деревянная скульптура, склеенная из различных кусков дерева, смотрится нехорошо. На каких-либо деревянных алтарных композициях какого-нибудь средневекового немца (например, Рименшнейдера) дерево покрашено и на дерево не похоже. Чаще всего хороший кусок дерева не будет больших размеров (сердцевина ствола может иметь дефекты, то есть предпочтительной для тонкой резьбы оказывается доска толщиной в 6 — 15 см). Бывают, конечно, исключения, например, скульптор по дереву Эрьзя (Нефедов), живя в Аргентине, нашел источник больших кусков дерева (квебрахо), из них он делал большие головы (чаще «аргентинок»), но на руки, такие, как это сделал Антокольский, он не отваживался.

Таким образом, пусть это будет скульптура малых форм, но это-типичный размер деревянной скульптуры. Всякие «Крылатые» из цельного ствола, например, любителя дерева скульптора С.Т.Коненкова, либо не имеют рук, либо руки весьма условны, сравнивать его по технике с Антокольским смешно. Кроме того, Антокольский резал дерево сам, а у Коненкова был помощник Иван Иванович.

Во-вторых, дерево материал анизотропный, то есть его в разных направлениях резать невозможно, поэтому элементарно: одну сторону лица удобно резать, скажем, справа налево, то есть правой рукой, а симметричную другую сторону — удобно резать слева направо, то есть либо левой рукой, либо надо перевернуть обрабатываемое дерево кверху тормашками. Это обстоятельство хорошо иллюстрируется, если представить резьбу глаза около его внутреннего уголка. По этой же причине всякие впадины в дереве также не так просто вырезать — их также надо резать в разных встречных направлениях. Некоторые резчики (скульпторы) кичатся тем, что оставляют следы резца (обычно полукруглой стамеской), вроде как это подчеркивает фактуру дерева. Это не так, поскольку хорошее дерево не требует следов резца для выявления своей фактуры: хорошее твердое дерево («красное», «железное», которое тонет в воде) достаточно потереть пальцем, чтобы его поверхность заиграла, но, конечно, если его поверхность гладкая. А у мягкого дерева, которое податливо на начальной стадии, мелкие детали не допускают такой отделки, так как «не держат форму».Мягкое дерево полировать бесполезно — не заблестит. Именно на выглаженной поверхности хорошего дерева видна фактура дерева, а, самое главное, форма частей и целого. Бурдель говорил своим ученикам (со слов В.И.Мухиной): «Полируйте вашу вещь. Загладьте, загладьте ее до скуки и тогда увидите все ошибки, увидите, что натворили». Антокольский с такой легкостью и с таким точным попаданием в нужную форму во всех деталях преодолел анизотропность дерева, что это вызывает удивление. Следов резца нет, бор машинкой, которой, в частности, делают сейчас деревянные поделки от Австрии (хорошие традиции резьбы по дереву) до азиатских резчиков слоников, он не пользовался. Эрьзя делал свои скульптуры бор-машинкой. Следовательно, финальную стадию обработки Антокольский проделывал шкуркой и циклевкой (так кажется по сегодняшним меркам), а не резьбой, естественно, для последующей полировки необходимо после резца оставить «припуск» – для «Еврея-портного» – в среднем 1 мм (примерно, по ощущениям — на глаз), чтобы бы потом гладко довести форму до нужного размера. Антокольский попал в «финальную» форму с абсолютной точностью. То, что сделал Антокольский, бор-машинкой не сделаешь. При этом, дерево здорово «сопротивляется», так как мягкие волокна чередуются с твердыми — одним словом, не так просто отшлифовать каждую деталь так, чтобы достичь финальной формы, причем не приблизительно, как это неумело делают «импрессионисты», «забалтывающие» свое неумение широкими мазками и оставляя на глине глубокие следы от своих пальцев. У того же Родена некоторые мраморы так заполированы, что стерты всякие детали (хорошо, что носы оставлены), но его мраморы лучше его бронзы, видимо, потому что там работали мраморщики. Тот же Бурдель запрещал «закруглять пальцем», настаивая на использовании стеки.

Это называется ювелирной работой.

В-третьих, грошь цена «ювелирной» работе (и по дереву тоже), если отсутствует понимание формы, а дерево просто полируется, чтобы быть гладким. Так, например, работал хваленый англичанин Генри Мур, которого именуют скульптором, а по сути он всего ландшафтный дизайнер: он очень гладенько заполировывал (совсем даже не ювелирно) свои куски дерева, продырявливал их, но от этого они не переставали быть кусками дерева и были пригодны лишь для оживления зеленых полян, которые так любят англичане (там, правда, стоят его аналогичные каменные поделки).

Вся вообще композиция «Еврея-портного» безукоризненна и имеет всем ясные критерии для оценки. Особенно замечательно сделаны глаза и руки. Руки — уже заведомо лучшее изображение рук в деревянной скульптуре (сравните, например, с «пермскими богами», которых спародировал Иван Васильевич в одноименном фильме, скрываясь от стрельцов и усевшись напротив скульптуры). Лучшие не потому, что там изображено все вплоть до кровеносных сосудов, а потому что в трудном развороте рук (поистине трехмерном), которые должны точно состыковаться в районе нитки, вдеваемой в иголку, не чувствуется ни малейшей фальши в анатомическом строении рук, в частности, по пропорциям (как в целом, так и в части пропорций, касающихся отдельных фаланг пальцев). Глаза глубоко прорезаны по периметру — видно, что портретируемый не злоупотреблял «кулинарными излишествами».

Как известно, детство и юность Антокольского прошли в безотрадных условиях при отце-деспоте, а во дворе дома, где он жил в Вильно, располагалась портновская мастерская. Там-то с натуры Антокольский и вырезал своего «Еврея-портного, вдевающего нитку в иголку». Можно спорить на что угодно: его портной оказался намного типичнее своего живого прообраза, то есть Антокольский блестяще удовлетворил главному по тем временам критерию: созданию скульптуры на заданную тему, хотя тему он выбрал сам. Антокольский уже после двух лет обучения мастерски мог передавать возрастные особенности, а также особенности «профессии» изображаемого: изможденные старческие руки поработавшего человека, глаза тоже подслеповаты. Когда он работал над «Евреем-портным», он еще не описывал свои впечатления. Поэтому удобнее судить о его умении добиваться соответствия формы содержанию по его «Мефистофелю»*, когда Антокольский уже оставлял после себя письма, записки.

*Справка. Антокольскиий так же изобразил Мефистофеля — с учетом его «профессии». По словам Антокольского, «содержание» Мефистофеля таково: «Это — наш тип — нервный, раздраженный, больной…, который с озлоблением готов все уничтожать, над всем насмехаться, все осквернить, все, что есть мало-мальски честного, хорошего». А форма хорошо описана в упомянутой книге: «Почти натуралистически точно передано его дряблое, тощее тело с небольшими складками на животе и пояснице, его скрюченные, словно сдавленные тесной обувью пальцы ног…».

Как был встречен «Еврей-портной» Антокольского? По-разному. Как когда-то говорил Штепсель с Тарапунькой, «кто любит пиво, кто любит квас, а я безумно обожаю контрабас», о вкусах не спорят. Ректор Академии Бруни, некогда соперничавший с Брюлловым и «потрясавший» своим «Медным змием» (Моисей пытается вразумить евреев, собравшихся вокруг золотого тельца), возмутился тем, что из такого мелкого «жанризма» выйдут только одни статуэтки — не более. Стасов, радетель за народ в то время, решительно одобрял сцену из жизни простого народа, тем более, что народ изображен бедным и угнетенным. А мы должны быть благодарны профессору скульптору Пименову Н.С. (как говорят, Пименову-младшему, так как его отец тоже был известным скульптором), который явно не был озабочен тематикой изображаемого, а увидел талант Антокольского. О Пименове-младшем, правдолюбце (в молодости его чуть не отчислили из Академии, когда он заступился за доброе имя М.И.Козловского) надо говорить отдельно, но именно он увидел дарование молодого Антокольского и благодаря ему тот был допущен к посещению Академии. Благодаря настойчивости Н.С.Пименова и вопреки мнению Бруни «Еврей-портной» был показан на академической выставке, а потом Совет Академии уже не мог не дать Малую Серебряную медаль Антокольскому за этот барельеф. Прав оказался Пименов, а не Бруни: Антокольский не ограничился небольшими барельефами, не стал «жанристом», а сподобился даже создать памятник Петру I, не говоря о других работах.

Конечно, доля истины, в словах из книги есть: «Сочувствие и симпатию вызывает этот глубоко выразительный и правдивый образ». Но у современного зрителя, который озабочен совсем другими «картинами окружающего его мира», и который вдруг задержится около стеклянной витрины, куда помещен «Еврей-портной» в Русском музее, этот образ должен вызвать прежде всего восхищение мастерством скульптора-резчика по дереву.

Антокольского часто укоряют за то, что он злоупотребляет аксессуарами: и трон, на котором сидит Иван Грозный, перегружен украшающей его резьбой, и «Еврей-портной» вставлен в рамку, где изображено видавшее виды окно с заплатками и одежда с живописными лохмотьями и дырами, отвлекающие, дескать, от главного. На вкус же «грубый, но здоровый», тем более, для жанровой скульптуры небольшого размера это – то, что надо. Антураж вокруг «Еврея-портного» сделан мастерски, с большим вкусом (естественно, из других кусков дерева, а фон, без которого пришлось бы делать вторую, заднюю половину фигуры, сделан из фанеры).

Антокольский своим барельефом из дерева показал, что красиво выглядеть могут не только одни Венеры.