Живопись, силуэты и балеты

1.Введение

Очарование творчества Ф.П.Толстого особенно явственно видится в его обманках, вырезках силуэтов из темной бумаги, отражается в его эстетических привязанностях к балетному искусству.

Если грубый неумеха-импрессионист Паоло Трубецкой поучал, что главное – ухватить основные массы, а чем их наполнить – неважно – хотя бы и мусором, то утонченный профессионал Ф.П.Толстой (1783-1873) так не считал.

Кредо Толстого (хотя в его времена об этом говорить было просто смешно – никто и не спорил): прелесть в изобразительном искусстве не только в общей конструкции рисунка или скульптуры, но и в деталях, и даже «детальках». Не только кисти рук и ступни ног он рисовал прелестно (в отличие от мизерных пикассо и матиссов), но и прочие детали у него заслуживают рассмотрения и простое разглядывание их доставляет эстетическое наслаждение. Будь то колеса колесниц, шлемы или другие античные атрибуты, изображение которых требует немалых знаний;  капельки воды, ягоды смородины, плоды, – все доведено до совершенства, ничто не оскорбляет взгляд, но, напротив, свидетельствует о немалом, хотя и не навязчивом, профессионализме художника. Вместе с тем тонкий вкус Толстого не позволяет ему перегружать композиции, все они лаконичны, ясны, четко и красиво построены. Классицизм, переходящий в романтизм. И никакого супернатурализма с нарочитыми волосками, прыщами и морщинами.

Классицизм строг и больше подходит для нравоучительной монументальной «пропаганды». Но человек «слаб» и хочет расслабиться. Так возникает романтизм.

Романтизм тем и привлекателен, что предметом изображения служит нечто, чего нет в окружающей нас жизни, или, по крайней мере, нечто, что отвлекает нас от этой самой политизированной и пр. пр. жизни.

Романтизм бывает разный. Бывает, как у Вагнера, тяжелый – с валькириями, валгаллой, тенями умерших героев и пр.

Эта картина размером 2х2 метра служила декорацией для небольшого дворца в Мальмезоне (20 км от Парижа), частной резиденции нувориша Наполеона, где он жил с первой женой Жозефиной де Богарне. Романтично, хотя тени, не расстающиеся с генеральскими мундирами (а в Валгаллу бренные тела не попадали) – это перебор даже для наполеоновского не то романтизма, не то ампира. Не смущают его придворных (притворных) художников речи о республике и пожизненном консульстве, а с 1804 – и об императоре Наполеоне – и все в одном флаконе. В Европе любят такие метаморфозы.

Загробный мир романтичен сам по себе, а со словом Валгалла – особенно.

Вторая справа в нижнем ряду – наша Екатерина II. Музей сделан в виде античного храма типа афинского Парфенона на очень романтичной горке в сельской местности. Внутри согласно германской и скандинавской мифологии – место обитания павших героев, куда их доставляют воинственные девы валькирии (в XX в., видимо, под звуки вагнеровского «Полета валькирий»). Кстати, немцы отбирают в музей не только павших, но и просто заслуженных деятелей. Однако, делают это по принципу крови: так там и оказалась наши действительно заслуженные «немцы» Екатерина II, герой войны 1812 года фельдмаршал Барклай де Толли, фельдмаршал Миних, граф Дибич-Забалканский. Их бюсты установлены в 1840-ых, то есть без Николая I тут явно не обошлось. Вот, когда надо было строить вторую и третью ветки Северного потока!

Храм очень классический, форма бюстов – гермы – тоже очень классические (хотя первоначально у греков это были столбы с довольно неприличными атрибутами, посвященные Гермесу, а потом столбы укоротили). Зато антураж и идея проекта сплошь романтические. Вот так классицизм плавно перетекает в романтизм, а романтизм обратно – в классицизм.

Герма в скульптуре – мотив живучий.  Предвосхищая милые обманки Толстого, приведем также выстроенные в ряд вариации на тему герм по рисунку Пуссена, первого из первых классицистов. Для справки: второй по счету классицизм конца 18 – начала 19 века называют еще неоклассицизмом (новым классицизмом).

По рисунку Николя Пуссена (1594-1665) сделаны три фигуры в виде модифицированных античных герм для обрамления садовых территорий для знаменитой усадьбы Во-ле-Виконт (55 км от Парижа), принадлежавшей знаменитому суперинтенданту финансов при  Людовик XIV Николя Фуке, которого арестовал не менее знаменитый Д’Артаньян. Сейчас такая скульптура воспринимается с ностальгическим чувством, в котором давно стерта грань между классицизмом и романтизмом.

Скандинавская мифология почему-то очень полюбилась романтикам, очевидно, не в последнюю очередь в этом заслуга немецких скульпторов первой половины XIX века, которых так ценил император Николай I (и не потому что он по крови немец, но в силу эстетических пристрастий).

Однако, все хорошо в меру: в 1863 произошел известный бунт 13-ти (или 14-ти), когда именно столько учащихся Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге отказалось выполнять задание на тему из скандинавской мифологии. Вот так и очень неплавно романтизм перетекал в реализм. Вожаком бунтарей был Крамской.

Бывает романтизм как у Бальзаминова, который в предвкушении удовольствий, закрыв глаза, представлял себя царем в окружении подданных.

Бывает анакреонтический (древнегреческий поэт Анакреонт воспевал любовь к удовольствиям, но очень всего боялся).

А вот прекрасная книга «Романтизм в России», изданная к 100-летию Государственного Русского музея в 1998 в альбомном формате. Два рисунка из этой книги.

Как Пушкин, так и Брюллов, гениальные одногодки, по молодости позволяли себе околоромантические вольности. Случилось так, что первого убили из-за красавицы жены в 37 лет, второй подвергся травле из-за красавицы жены (изменившей ему с кровным родственником) в 39 лет.

Брюллов не оригинален. Лет за 50 до него англичанин Фюсли попрактиковался на околоромантических и кошмарных одновременно сюжетах.

А бывает романтизм как у Ф.П.Толстого с пасторалями (сценами из сельской жизни), намеками на выдуманную прекрасную античность (хотя в реальности она была довольно груба, например, некоторые считали Гомера весьма грубым). Романтичны, хотя по форме весьма «классические», его семейные и бытовые зарисовки.

Толстой не шутил с высшими сферами, хотя тоже рисовал и римлян, и иных античных персонажей. Прожил до 90 лет, вырезал по вечерам детишкам удивительные свои силуэты, которые увидим ниже. Получал в награду бриллиант за простенькую гроздь красной и белой смородины (естественно, нарисованную). Это тоже романтично, так как «в жизни» такого быть не может (в нашей, по крайней мере).

2. Рисунки-обманки Ф.П.Толстого.

Несколько лет назад довелось зайти в Третьяковскую галерею, а там в цокольном этаже временная выставка рисунков Ф.П.Толстого. Почему в цокольном? Потому, что там нет окон и солнечного света. Боятся рисунки света, выгорают, вот их и подсвечивали в темном помещении на несколько часов в течение суток, пока посетители ходили их смотреть.

Толстой не ограничивался имевшимися в продаже акварельными красками, считал, что «они грубы и ими окончательно рисовать не можно», сам придумывал минеральные и растительные краски. Все это чревато тем, что можно наткнуться на быстро выгорающие краски. Забавно, что по прошествии нескольких столетий считалось хорошим «колористическим» тоном рисовать как Пуссен, то есть довольно потухшими тонами. Невдомек было, что сам Пуссен пользовался яркими тонами, это потом они пожухли. Куинжи тоже экспериментировал.

Поэтому и надо беречь рисунки Толстого от света.

Толстой оставил воспоминания, где написал, что веточки красной, белой, черной смородины были им нарисованы в качестве первого опыта такого рода. За этот рисунок он и получил бриллиантовый перстень от супруги Александра I императрицы Елизаветы Алексеевны (не путать с царицей, которая умерла задолго до этого и не видела Толстого).

 

Видимо, подобную прозрачную кальку использовал Толстой, накладывая ее на рисунок и видя через нее первоначальный рисунок и затем уточняя его контуры на кальке, когда работал над циклом иллюстраций к «Душеньке».

3. Силуэты Ф.П.Толстого

Силуэты в основном делаются путем вырезания из черной бумаги силуэтов фигур с последующей наклейкой их на светлую поверхность. Жанр очень редкий. Тут все надо сказать только контуром. Инструмент художника – маленькие острые ножницы. Толстой к этому жанру относился не очень серьезно в том смысле, что даже не подписывал свои творения. Но он относился, как и к другим своим творениям, к своим вырезкам очень серьезно в том смысле, что делал их тщательно, соблюдая перспективу, пропорции, обращая внимание на детали.

Толстой – лучший в это жанре, во всяком случае, в России. Если учесть, что размеры работ – порядка 20-30 см, то возникает вопрос: как вообще человек может это вырезать? Вероятно, здоровье, включая зрение, и чудесная коордированность рук, позволяли ему это делать, хотя и в довольно молодом возрасте.

Ясно, что Толстой вырезал то, что хотел. Тематику выбирал сам, поэтому она порой очень бытовая. Но Война 1812 года с Наполеоном не могла не войти «в быт» россиян, поэтому много вырезок посвящено войне. При этом положительное отношение к республиканскому Наполеону сменилось после войны отрицательным.

4. Балеты Ф.П.Толстого

Толстой в молодости и сам танцевал, потом стал автором балетов «Эолова арфа» и «Эхо» на тему скандинавской мифологии, а также придумывал декорации для балетов.

Все это эскизы костюмов к балету «Эолова арфа».

5. Секреты долголетия ФедораТолстого

Толстой оставил свой автопортрет.

Только в июне 1845 он впервые выехал с женой в Европу и то только по заданию  Академии художеств для обследования положения русских художников-пенсионеров.

Европа его разочаровывает, он все больше проникается патриотическими чувствами, пишет:

«…И Европа узнает, что могут сделать русские. Эта смышленность, эта сметливость и эти врожденные способности  в русском народе поведут его далеко-далеко…».

Ничто не ново под Луной. Толстой, возмущенный спесивостью прусских юнкеров, пишет о том, что немецкие дворяне, ничего не зная о России, считают, что

«в ней все идет и действуется Германией (то есть только все благодаря немцам), а между тем они (немецкие дворяне) ничего не читают, лишены вкуса и любви к изящному. Все их разговоры касаются только своей породы, хозяйства, охоты и лошадей».

В Италии некий антиквар стал расхваливать бронзовую медаль, говоря, что она сделана в Париже. Оказалось, что это была одна из медалей самого Толстого на тему Войны 1812 года. Пораженный тем, что это сделал русский, антиквар долго расточал похвалы Толстому, но тот просто ушел. А антиквар переменил свое мнение об искусствах в России, как это зафиксировал Толстой в своих воспоминаниях.

Пробыв за границей, включая Рим, чуть меньше года, в апреле 1846 он вернулся в Россию. Заграница ему весьма наскучила, он описал в письме свои ощущения следующим образом:

«Я нахожу у нас во многом лучше совсем не по одной только привычке к своему, но тщательно вникая во все (климат и памятники откладывая в сторону, это другое дело), взвешивая везде, где я был, все хорошее и дурное с нашим дурным и хорошим, скажу, что по моему уразумению и совести у нас в России в несколько крат лучше… Я не дождусь времени, когда буду иметь радость вернуться в Отчизну».

Добрый и справедливый Толстой ходил лично к Александру II (царствовал с 1855) на прием ходатайствовать за ссыльного Тараса Шевченко. Интересно, к кому бы он пошел, если бы дожил до убийства Александра II?

Дом Толстого был полон гостей: Пушкин, Гоголь, Крылов, К.П.Брюллов, Толстой, Тургенев, многие другие посещали его дом. Бывший выпускник Академии художеств Н.А.Рамазанов в своей статье, посвященной семидесятилетнему юбилею графа Федора Петровича Толстого в 1853, вспоминает свои юношеские посещения дома Толстого. Рамазанов пишет:

«Дом его, и воздух которого кажется был пропитан влечением к искусству, был постоянно высшею школою для молодых художников, имевших счастье бывать в кругу  ученых, литераторов, опытных художников, поэтов, музыкантов, певцов, собиравшихся у графа Федора Петровича по воскресеньям. Трудно забыть эти восхитительные вечера, самые забавы, которые облекались всегда в изящнейшие формы, и каждому открывалось обширное поприще для изощрения изобретательности. Бывало, по поводу маскарада, в два, три дня, квартира графа превращалась в рыцарский замок; превосходные живые картины вырастали как по мановению волшебника; о репетициях не было и помину. Да и не удивительно! Все, настроенные добротой и гением хозяина, мгновенно понимали друг друга, с изумительною быстротой дарили общество одним удовольствием за другим».

Если красота и не спасет мир, то, во всяком случае, долголетию Толстого она сильно поспособствовала.