Лучшие портреты и памятники Пушкину. Часть 3.

 

Памятник Аникушина

1.Введение.

В сказочные времена застоя, когда массово «нарождалась» новая интеллигенция из недавно еще крестьянских семей, без великосветских замашек и иностранных языков, не очень-то и нужных для созидательной жизни, вселенская скорбь и прочие печали сменились оптимизмом, культом физического здоровья и верой в будущее.  Такими настроениями было проникнуто изобразительное искусство.

Действительность была сложнее. Народ, конечно, это понимал тем более, что наверху не было «имитации деятельности» – все делали то, что было нужно стране.

Работали социальные лифты, и, хотя при царях лифты тоже были (вспомним Опекушина), но не хватало массовости… Поэтому не приходится удивляться той поэтической жизнерадостности, которой веет от второго монументального шедевра, в котором увековечена память поэта, – петербургского памятника Пушкина работы Аникушина.

Забудем про политические заявления тех лет о том, что, дескать, поэт в памятнике обращается к декабристам и чуть ли не оду вольности «поет», это пусть решает каждый для себя сам. Не хочется думать о плохом, глядя на этот памятник, и, если уж «очень хочется», лучше вспоминать, как «кот ученый все ходит по цепи кругом» или просто считать слонов до двадцати (мысленно). Но, конечно, гражданский пафос памятника, связанный с Россией, доминирует, возможно, подспудно.

Молодой писатель, историк М.П.Погодин, из разночинцев, так описывает Пушкина, читавшего своего «Бориса Годунова» 13.10.1826:

«…Вместо языка Кокошинского (драматург, любивший высокопарную речь) мы услышали простую, ясную, внятную и вместе с тем пиитическую, увлекательную речь. Первые явления мы выслушали тихо и спокойно или, лучше сказать, в каком-то недоумении. Но чем дальше, тем ощущения усиливались. Сцена летописателя с Григорием просто всех ошеломила… Кого бросало в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. Один вдруг вскочит с места, другой вскрикнет. У кого на глазах слезы, у кого улыбка на губах. То молчание, то взрыв восклицаний. Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и  потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления… Пушкин воодушевился, видя такое действие свое на избранную молодежь. Ему было приятно наше внимание. Он начал нам поддавать пару, читать, рассказывать. Не помню, как мы разошлись, как докончили день, как улеглись спать. Да едва ли кто и спал из нас в эту ночь: так был потрясен весь наш организм».

И.Е.Репин, в общем, тоже гений, пытался написать портрет Пушкина. Что стоило ему скопировать предыдущие портреты, разбавив их либо романтическим флером, изобразив поэта записным красавцем, либо наполнить скорбью, опустив вниз уголки губ, нахмурить герою лоб или выкинуть еще какой-либо трюк?  Это он мог бы сделать на раз.

Результатом «мозгового штурма» Репина и Айвазовского стала ничем не замечательная картина, вялая и незапоминающаяся, «Прощай, свободная стихия». Самокритичный Репин отозвался о совместной картине так:

«Дивное море написал Айвазовский… И я удостоился намалевать там фигурку».

Судя по всему, Репину нечего было сказать. Зато попал он в точку, изобразив юного Пушкина, декламирующего в лицее свои стихи перед 72-летним Г.Р.Державиным, давшим поэту «путевку в жизнь».

Как всегда у Репина, досталось и «попам», и сановникам. Не очень-то и важно, что Пушкина можно узнать разве что по курчавой голове. Картина веселенькая, жизнерадостная.

Главное для нашей заметки – правая рука, которой Пушкин нагоняет на слушателей поэтическое впечатление своим стихотворением «Воспоминания в Царском селе». Не верится, что Репин долго искал позу Пушкина, но он виртуоз рисунка и кисти, ему и не надо долго.

Самый уничижительный отзыв о внешности Пушкина, оставил, очередной западный мифотворец о России поляк С. Моравский, приехавший в Россию в 1827. У него Пушкин «в неряшливом костюме, взъерошенный, со стоптанными каблуками, плешивый, низкого роста, косолапый и волочивший ногу». Что с него взять (с Моравского)?

На самом деле Пушкин был невысокого, но вполне нормального по тем временам роста 166,5 см (тогда люди были ниже – не в смысле «дурнее», а физически). Пушкин был без вредных привычек и занимался, если учесть трость в его руке, почти что скандинавской ходьбой.

Крепкий, сильный, жизнерадостный Пушкин (еще не достали его «по полной») любил физические упражнения, быструю ходьбу, обладал стремительной и легкой походкой, порывистыми движениями и имел обычай гулять по Невскому проспекту.

Много воспоминаний современников подтверждают хорошую физическую форму поэта. Вот, что написал П.А.Плетнев о Пушкине:

«Он каждое утро отправлялся в какой-нибудь архив, выигрывая прогулку возвращением откуда к позднему своему обеду. Даже летом, с дачи, он ходил пешком… Он был самого крепкого сложения, и к этому способствовала гимнастика, которою он забавлялся иногда с терпеливостью атлета. Как бы долго и скоро он ни шел, он дышал всегда свободно и ровно. Он дорого ценил счастливую организацию тела и приходил в некоторое негодование, когда замечал в ком-нибудь явное невежество в анатомии».

Если для портретов тело не так уж важно, то для памятника в полный рост – это квинтэссенция. Тем более, для советского памятника.

2. Памятник Пушкину Аникушина.

Удивительное озарение посетило и далее систематически продолжало посещать (примерно в течение 20 лет) Аникушина с момента, когда он впервые задумался над образом Пушкина в 1937, до открытия памятника в 1957. Не сбила его с верного прицела даже Великая Отечественная война, когда он ушел на фронт.

Государство вело себя удивительным образом (много лучше, кстати, чем при царском режиме – в данном случае). Выучило скульптора, снабдило его мастерской (у Опекушина, например, были проблемы с академической мастерской – ему отказали в мастерской, так как он не был официально в Академии), выделило деньги (Опекушин делал памятник на собранные народные деньги), терпеливо ждало много лет, когда памятник «дозреет», не торопило скульптора, в лице комиссий провело правильный отбор среди предложенных моделей (не взирая на лица, то есть именитость конкурентов), наконец, наградило скульптора за его работу.

2.1. Становление скульптора в 1930-ых.

Аникушин Михаил Константинович (15 октября 1917, Москва – 18.05.1997, Санкт-Петербург)  родился в многодетной семье рабочего-паркетчика. Отец ушел из деревни, потом ушел на гражданскую войну, мать уехала на родину мужа в деревню под Серпуховым, где поэтическая среднерусская природа оставила в мальчике свой след. Телевизора не было, зимой по вечерам читали Пушкина, Лермонтова, Некрасова. В 9 лет в 1926 будущий скульптор переезжает в Москву к отцу. Становится учеником Г.А.Козлова, активного члена скульптурной секции Ассоциации художников революционной России.  Это имя мало знакомо, но фактически личный энтузиазм этого человека подарил нам замечательного скульптора. Уже в 1935 Аникушин показывает свои первые скульптурные работы на Второй московской выставке детского творчества.

Аникушин пытается поступить в Академию художеств в Ленинграде, но его не допускают до экзаменов, так как московский Дом художественного воспитания, где Аникушин учился у Козлова, по какой-то причине, не направил на него требующиеся документы. Козлов срочно пишет письмо директору Всероссийской Академии художеств, где просит допустить Аникушина до работы на скульптурном факультете, говоря о том, что будет большой ошибкой не допустить до экзаменов способного уже 5 лет обучающегося скульптуре юношу, уже выставлявшего свои работы на выставках.

По счастью, директором Академии был тогда замечательный художник и педагог Исаак Израилевич Бродский (1884-1939) (учитель художника Лактионова), которому ранее пришлось проявить характер в борьбе с наглыми авангардистами, захватившими административную власть в сфере художественного образования (см. Н.Н.Ростовцев «Очерки по истории методов преподавания рисунка», 1983).

Именно Бродский и на сей раз проявил характер, но теперь – другую его черту – отзывчивость (не случайно Лактионов вспоминал своего учителя с такой теплотой). Аникушина допустили до экзамена.

В 1937 он становится учеником первого курса факультета Всероссийской Академии художеств в классе профессора А.Т.Матвеева (как-нибудь и про него надо написать) и В.А.Синайского.

Кстати, сам Бродский 5 лет учился у Репина в Академии художеств еще до революции. Не удалось-таки авангардистам перерезать ниточку русского реализма, тянущуюся от русского реализма XIX века к социалистическому реализму, который так называли сугубо по политическим соображениям.

Аникушин уже умел многое. Чем плоха его пионерка? Очень даже хороша.

Судя по возрасту, впервые поэзия Пушкина очаровала Аникушина своими сказками, доставшимися поэту от Арины Родионовны.

2.2. Начало «пушкинианы» до создания памятника.

Еще в 10 классе ученик средней художественной школы при Всероссийской Академии художеств Аникушин откликается на Постановление Совета Народных Комиссаров СССР (высший исполнительный и распорядительный орган страны) от декабря 1936, которым объявляется о сооружении памятника Пушкину в Ленинграде. Аникушин делает эскиз. Ясно, что довоенная конкуренция с Шадром, учителем скульптора – Матвеевым и другими не могла закончиться в его пользу. Затем Велика Отечественная война. Ее участник, Аникушин, лепит в 1947 образы советских воинов. Не забывает и Пушкина.

В 1947 Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР объявляет новый конкурс на создание памятника Пушкину. Тут уже надо было конкурировать с такими мэтрами как Н.В.Томский, М.Г.Манизер и другими. В 1949 несмотря на громкие и зарекомендовавшие имена (например, Манизер, еще в 1930-ых годах украсил своими статуями станцию метро «Площадь революции» и т.п.), Ленинградский архитектурный совет не торопится и отклоняет все предложенные модели, найдя в них неустранимые ошибки.

Объявляется второй послевоенный открытый тур конкурса на создание памятника Пушкину. Заразившийся образом поэта Аникушин впервые серьезно включается в конкурс, хотя до экспозиции моделей в Русском музее у него, как и других молодых вновь привлеченных скульпторов, оставалось только три месяца.

Проникался его поэзией. Изучил большое число портретов Пушкина, в том числе прижизненных.

Видел рисунок Чернецова.

Видел картину Кончаловского, изобразившего поэта в момент творческого вдохновенья.

Использует натурщика примерно пушкинских пропорций, но ясно, что это для общей «архитектоники», заменить Пушкина он не мог. Десятки рисунков, моделей.

В 1950 исполком Ленгорсовета одобрил проект скульптора Аникушина. Затем проект был одобрен Комитетом по делам искусств при Совете Министров СССР и с Аникушиным был заключен договор на исполнение фигуры Пушкина высотой в 5 метров. Всем было ясно, что в части пушкинианы ему нет равных.

Параллельно в 1953 был установлен в МГУ стоящий «задумчивый» Пушкин.

Создает сидящего также «задумчивого» Пушкина для ленинградского метро.

2.3. Создание памятника на площади Искусств в Ленинграде.

Помимо сложно описываемых словами, но легко уловимых глазом отличий, финальная статуя, установленная на площади Искусств перед Русским музеем, отличается следующими особенностями.

Во-первых, Пушкин выбран в динамике, оттого и «лучезарен». Во-вторых, необычайно большую роль играют руки поэта, особенно положение правой руки. Про отсутствие всяческих атрибутов: цилиндра, книжки в руке, гусиного пера и т.п., лапидарности постамента говорить уже излишне. Руки, говорящие сами за себя. Доведенные именно до нужной степени «красивости» губы.

Про изображение фигуры в динамике в монографии А.И.Замошкина «Михаил Константинович Аникушин», 1979, сделано одно любопытное замечание. Якобы скульптор почерпнул эту особенность у старых мастеров в 1956, когда ездил по Италии: у античных мастеров и почему-то у Донателло, скульптора раннего Возрождения. Наверное, замечание верное. Читаем (стр. 60):

«Чтобы заставить зрителя не чувствовать противоречия между фактической неподвижностью статуи и изображенным в ней движением, надо отыскать в самом движении момент остановки».

Если, скажем, Дискобол Мирона размахивается, то руку надо изобразить сзади в самом предельном состоянии после замаха, где ее скорость (но не ускорение!) равна нулю, после чего рука начнет разгонять диск. Учтем на будущее.

Про руку можно сказать, что ее положение Аникушин искал долго. Глаз зрителя сам отследит совершенство жеста. Только надо меньше его (в смысле -глаз) калечить современным «искусством».

Можно сравнить с окончательным вариантом, чтобы понять, что же «отыскивал» скульптор, и насколько осмысленней в итоге стал жест руки.

После того, как его модель в 1950 была утверждена, только им же самим установленная высочайшая планка заставила его в очередной раз  ее переделывать. В 1956 Аникушин наконец «находит» своего Пушкина, создавая предпоследнюю модель. Находит положение и разворот кисти правой руки.

Вариант предпоследней модели был тщательно обсужден в марте 1957 в Ленинграде на заседании художественно-экспертного совета при Управлении культуры Ленгорисполкома, там присутствовали скульпторы, архитекторы, искусствоведы, пушкинисты.

Общим пожеланием скульптору было сделать Пушкина немного взрослее, а фигуру – немного плотнее, так как фигура казалась несколько плоской. Аникушин сделал вторую (последнюю) модель. Комиссия Министерства культуры СССР, созданная специально для приемки скульптуры, приняла модель и сочла целесообразным соорудить памятник по этой гипсовой модели.

Круглый постамент был отвергнут по тем соображениям, чтобы он не напоминал постамент под памятником Суворову знаменитого русского скульптора М.И.Козловского.

Памятник был открыт 18 июня 1957, день открытия памятника стал началом торжеств в честь 250-летия Ленинграда.

В 1958 Аникушину за памятник Пушкину присуждена Ленинская премия.

Сам Аникушин понимал, что уникальность памятника не в формальном изыске. Он говорил:

«Монументальность – не в гигантских размерах, а в четкости и глубине мысли, точности формы, точности соотношений».

Анекдот 1. Про изыск (реальный). Неизвестный взял физиономию Хрущева и разрезал ее на две части: одна из белого мрамора – это «хорошее», а другая из черного мрамора – это «плохое» (видимо, вспомнил, как Хрущев разогнал выставку художников-авангардистов). В свете последних событий можно было бы добавить материалов и из других консистенций.

Анекдот 2. Про Бенуа (реальный). Эпизод, хорошо иллюстрирующий как «битие определяет сознание». В данном случае – того самого А.Н.Бенуа (1970, Петербург – 1960, Париж), родоначальника «Мира Искусства» (самое начало 1900-ых), подвергшего уничижительной критике русских художников в своей «Истории русской живописи в XIX веке», изданной аж в 1902. Он уехал из Советской России в 1926 и, видимо, было у него время вспомнить за границей своего сотоварища по перу барона Н.Н.Врангеля, призывавшего в царскую Россию революцию и импрессионизм в его бойкой «Истории русской скульптуры» в 1907.

Так вот: восьмидесятисемилетний А.Н.Бенуа в 1957 из Парижа похвалил памятник Аникушина. Честь ему и хвала (Аникушину)!

Послесловие.

Внук великого поэта Н.А.Пушкин написал благодарное письмо:

«Сердечно благодарю М.К.Аникушина за присылку созданного им чудесного памятника моему великому деду. На этом подлинно художественном произведении отдыхаешь от процветающего здесь упадочного и нагло фальшивого искусства».

Письмо это написано из Европы, из Бельгии. Возможно, из Брюсселя.