Рамазанов о приезде Николая I в Рим в 1845 году.

«Сатир и нимфа» Ставассера.

 

1. Николай I – покровитель скульпторов и художников

В своих «Материалах для истории художеств в России», написанных Н.А.Рамазановым (1817-1867), скульптором, лично знавшим и пользовавшимся советами Брюллова, уже после смерти Николая I (изданы в 1863), он специально поместил статью «Художества под покровительством императора Николая I».

Рамазанов пишет:

«Нельзя не вспомнить без благоговения о том высоком покровительстве и той отеческой заботливости, какими постоянно исполнен был покойный Монарх относительно художественного мира и его представителей. Создавалась ли в мастерской Б.И.Орловского (непосредственный преподаватель Рамазанова в Академии художеств – прим. Авт.) статуя Ангела на Александровскую колонну, Барклая-де-Толли, Кутузова (статуи работы Орловского перед Казанским собором в Петербурге), производились ли модели красавцев-коней в мастерской барона Клодта (четыре коня на Аничковом мосту в Петербурге), появлялось ли что новое из-под кисти М.Н.Воробьева, Лядурнёра, Вильвальда и других художников, Государь навещал их мастерские, следил за работами, открывал все вспомогательные способы, радовался успешному ходу дела, ободрял, и щедротам его Величества обязано целое поколение не только русских, но и иностранных художников; Крюгер, Раух, Вихман, Гессе, Горас Верне, Тоннёр, Гюден и множество других были вполне оценены и награждены истинно по-царски. Горасу Вернету даже были посланы в Париж породистый рысак, сани и при них кучер.

Приезды Монарха в Академию не ограничивались одними выставками; часто после посещения Морского корпуса, нашего Василье-Островского соседа, коляска Императора останавливалась у парадного академического подъезда и слова «Государь приехал!» молнией пролетали по всем залам и мастерским; ветеран искусства и молодой талант одинаково пользовались Высочайшим вниманием; не один раз президент академии А.Н.Оленин представлял Государю более даровитых воспитанников, заслуживавших личное одобрение царя; каждый такой приезд был истинным праздником для академии: все оживало и подвигалось на новые труды».

2. Приезд Николая I в Рим

В декабре 1845 Николай I посетил Рим, в поездке его сопровождал вице-президент Академии художеств Ф.П.Толстой, блестящий скульптор и рисовальщик. Император побывал в мастерских ведущих скульпторов, заказал статуи. Встречался в Риме он и с русскими художниками и скульпторами. Среди них в Риме в то время стажировался пенсионер Императорской Академии художеств цитировавшийся выше Рамазанов (ему было в этот момент 28 лет).

Как мог выглядеть Николай I в это время, можно судить по портрету упомянутого в цитате Франца Крюгера:

Данный портрет со звездой ордена Андрея Первозванного (верхний орден) занимал особое место и был обязателен для изображений императора, помещенных во всех присутственных местах.

У Рамазанова не было при написании «Материалов» карьерных мотивов для верноподданнических оценок  уже почившего монарха, более того, его в 1846 за некие провинности (возможно, частично ложные) и «за плохое поведение» досрочно вернули из Рима в Россию именно при Николае I, и решение это принималось на самом высоком уровне, то есть царем, Рамазанов это знал. Поэтому шипение в адрес Рамазанова можно объяснить лишь генетически заложенной ненавистью к Николаю I и России в определенных кругах (как говорится, не будем показывать пальцем).

Рамазанов описывает только то, что видел своими глазами в Риме.

Так описывать события мог человек только искренне любящий, гордящийся своим государем и родиной. Читаем далее….

2.1. Николай I в Ватикане и его встреча с русскими художниками.

«В 1845 году, с 12-го на 13-е декабря (нового стиля), в 4 часа по полуночи, Государь приехал в Рим из Чивита-Веккии, чрез станцию Пало, в страшно бурную ночь, так что порывы ветра ломали деревья.

Всего следующего, описываемого мною, я был сам свидетелем.

Государь приезжал к папе в полном, если не ошибаюсь конногвардейском мундире, в двуместной карете посланника, на серых лошадях. Я видел Его Величество мельком на площади Св. Петра, при самом въезде в Ватиканский дворец. Полюбуется Ватиканский старик,- подумал я, каков наш Царь! – тут же бросился в Петровский собор, выжидать там появления нашего Монарха;  но вышло иначе – пришлось увидеть Императора на парадном выходе из Ватиканских зал, что под Берниниевской колоннадой. Последняя была наполнена множеством городских обывателей и наезжих иностранце разных наций; широкие ступени сходом под колоннадой были засыпаны красивыми щеголеватыми офицерами папской гвардии и пестро одетыми швейцарцами. Эта грубая наемная стража беспрестанно пугала столпившийся народ своими блестящими алебардами для очищения свободного хода царя к карете. Вот завидели вдали шедшего с лестницы венценосного красавца и все смолкло. Самые швейцарцы, дотоле сдерживавшие любопытных, были поражены величественным видом нашего Монарха, заглядывали на него и тем дали возможность одному старому, но молодцеватому транстеверинцу (житель Рима на правой стороне Тибра) просунуться между ними и почти в глаза приближавшемуся Государю воскликнуть: «O, come sarebbe bello, se tu sarai nostro soverano!» – «О, как бы хорошо было, если б ты был нашим государем!» – Представитель транстевера, великорослый, дородный старик, с прядями седых волос по плечам, в чистой рубахе, с перекинутой через плечо синей бархатной курткой, с звучным своим голосом, прямой потомок истых римлян, созерцая Белого Царя, до того был поражен его видом, что забылся в преддверии дворца своего государственного Главы и вместе Главы своей церкви».

Далее Рамазанов описывает, как вице-президент Академии художеств Ф.П.Толстой, сопровождавший Николая I в поездке, пригласил русских пенсионеров для встречи с царем в соборе Св.Петра.

«Мигом мы прикатили к этому необъятному храму… Медленно мы приблизились к нашему Государю, в числе слишком двадцати человек. Он повернулся к нам, приветствовал легким поклоном головы и мгновенно окинул нас своим быстрым, блестящим взглядом. –«Художники Вашего Величества!» – сказал граф Толстой, указывая на нас.- «Говорят, гуляют шибко»,-заметил Государь. – «Но также и работают!» – ответил граф. – «Посмотрим!» – сказал царь и снова обратился к вице-президенту, указывая то на одно, то на другое произведение, с которых высокий покровитель наш желал иметь снимки и копии. Мы последовали за Монархом, который быстро обозревая украшения храма, отдавал приказания графу Толстому: поручить сделать копии то с того, то с другого произведения, и много восхищался великолепием храма. – «Вот, какой бы храм у нас построить!» – заметил Государь. – «Он строился веками и до сих пор не совсем кончен», – возразил граф. – «Ну полно, полно, вы всегда одно и то же говорите!» – сказал царь. Потом он обратил внимание на линию, проведенную вдоль храма по полу, с обозначением длины самых больших церквей в Европе и в том числе петербургского собора Св.Исаакия. Последний оказался очень мал по сравнению с римским колоссом, что, по-видимому, поразило Императора. Царь наш сотворил крестное знамение, поклонился храму Апостолов и уехал домой».

Справка. В мартовском письме 1845 из Рима брату А.А.Иванов, автор «Явления Христа народу», отшельник и чудак, писал сурово:

«…Сегодня у Рамазанова ночь просиживают за картами и вином, завтра – у Ставассера, послезавтра – у Климченко (тоже рано умерший скульптор)».

Делаем вывод: не таким уж «палочником» был Николай I, был, конечно, в курсе подвигов молодежи, но ценил талант и знал жизнь.

2.2. Николай I заказывает П.Ставассеру «Сатира и нимфу» и «Русалку»

Потом Государь посетил выставку русских художников, устроенную для него. Рамазанов воспроизвел воспоминания русского молодого скульптора Ставассера, который был «ошарашен» визитом царя в его студию. П.А.Ставассер (1816-1850) был на год старше Рамазанова, тоже римский пенсионер Академии художеств на тот момент, его студия в Риме находилась рядом со студией Рамазанова.

«…Сижу в студии – вспоминает Ставассер, – и думаю: ну, прощай моя Нимфа, тебя, может быть, Государь не увидит (это было во вторник в 11-ть часов). Вдруг прибегают ко мне известить, что Император сей час (раньше писали раздельно – прим. авт.) будет в мою студию. Я чуть не перекувырнулся от радости и думаю: ах, если бы понравилось! и мое желание исполнилось. Царь был необычайно доволен».

Справка. Мы прерываем цитату, поскольку имеем все основания быть необычайно довольными, как и царь, глянув на восхитительную «Нимфу» Ставассера. Однако, жизнь штука коварная: как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло… москвичам.

В 1846 Ставассер пишет: «Глыба мрамора, из которой начали рубить группу, оказалась негодной; вышло пятно на ноге нимфы, черное как уголь».

Начатую мраморную скульптуру приобрел князь С.П.Голицын, она была закончена в 1850. Так Москва получила свой экземпляр не очень скромной «Нимфы», которую можно видеть в Третьяковке.

А для Николая I талантливый Ставассер сделал мраморный вариант в 1849, за год до своей смерти. Этот вариант в Русском музее в Петербурге.

  Итак, цитата была прервана на словах о том, что царь был чрезвычайно доволен, далее – продолжение:

«Лишь только он (царь) вошел, взглянул на группу (сатира и вакханку) и сказал окружающим: «Voila. C`est autre chose!»  – «Вот, это другое дело!» (дело в том, что он перед этим посетил мастерскую какого-то иностранного художника, которым он остался недоволен – прим. авт). Хвалил меня (Ставассера) так, что если бы я повторил бы все сказанные им слова, вы бы (Рамазанов) не поверили бы. Заказал группу из мрамора и спрашивал, нельзя ли увеличить немного в мраморе? Я ответил: «Очень легко, если угодно Вашему Величеству, но я держал величину ровно в натуру и самый сюжет не позволяет сделать больше». Тут мою сторону принял граф А.Ф.Орлов и Государь сказал: «Ну делай, как знаешь». Статуя «Русалки» ему также понравилась, он спросил: которая же модель тебе больше нравится – та, которая служила для Нимфы или та, которая служила для Русалки. Я отвечал, что мне нравятся обе. Он улыбнулся и сказал: «У тебя прекрасные модели!».

«Уходя, он (царь) опять посмотрел на группу и опять похвалил: «Мне очень нравится, старайся, я не ошибся в тебе, смотри не заленись!». Вышедши из студии, царь сказал: «Je n`ai rien vu de plus gracieux!» («Я не видел ничего более грациозного!»). Ставассер умолчал здесь о словах царя, с которыми последний обратился к одному из своих адъютантов, не помню фамилии (это добавляет Рамазанов – прим.авт), особенно близко любовавшемуся Нимфой: «Смотри, – сказал царь, – не заглядывайся, а то скажу жене – приревнует!».
На другой день утром, в среду, архитекторы были позваны во дворец, где Его Величество очень хвалил за работы и наконец сказал: я доволен в особенности вами и скульпторами; старайтесь, господа!».

Осталось добавить, что болезнь не позволила Ставассеру вернуться на родину. Ставассер умер в 34 года в 1850 и был похоронен на кладбище Монте Тестаччо, на котором через два года будет похоронен и К.П.Брюллов. А последние два года, уже больной чахоткой, он занимался в Риме переводом «Нимфы» и «Русалки» в мрамор. Как заговоренные, умирали скульпторы-друзья Рамазанова: в 1849 в Риме умер другой молодой скульптор К.М.Климченко и тоже был похоронен на Монте Тестаччо.

Ставассер был очень талантливым скульптором, а более всего на его творчество повлияли наш С.И.Гальберг (его учитель) и Бертель Торвальдсен.

В своем отчете за 1843-1844 годы тогдашний начальник русских пенсионеров в Риме П.И.Кривцов так описал работу над «Русалки» в своем отчете.

«Ставассер приступил к лепке группы Днепровских русалок… По совершенном окончании группы из глины, вопреки  всеобщему одобрению как предмета, так и выполнения его – произведение оказалось недостаточным в глазах самого творца и он к общему сожалению всех видевших группу  ту, сломал ее (четыре месяца работы). Ныне он занят тем же самым предметом, но изображает его не в группе, а в статуе, коей рисунок имею честь препроводить при сем на благосклонное внимание Вашей Светлости (обращается к министру Императорского двора князю П.М.Волконскому). Лепка Г-на Ставассера превосходна и подает надежду, что будет вполне соответствовать выполнению самого предмета».

Печальная история. Умиравший скульптор Климченко просил Ставассера  исполнить «последнюю просьбу друга» после его смерти, прежде всего –  позаботиться о переводе денег матери его двух детей Сусанне Кастеляейн, на которой он собирался жениться. Но Ставассер не выполнил просьбу друга, потому что был уже сам смертельно болел. Чахотка- профессиональная болезнь ваятелей. Просто «скульпторы-пластики», месящие глину, не рискуют, а ваятели, работающие в твердых породах, дышат каменной пылью, откуда и заболевание легких. Гравер Ф.И.Иордан, правда, написал, что причиной их смерти было подорванное «чересчур полной чашей вина» здоровье, но работы этих скульпторов, а среди них «Нимфа» и «Русалка», опровергают тезис о «полной чаше». Впрочем, как это хорошо знают юристы-криминалисты, причинно-следственные связи – дело темное. Ставассер пережил Климченко менее чем на год. Оба русских скульптора были отпеты в Церкви Императорской российской миссии в Риме.

Мистика. Из четырех римских друзей-скульпторов, присутствующих при посещении Николаем I Рима, дожил до 50-ти лет только один Рамазанов: Ставассер умер в 1850, Климченко – в 1849, Антон Иванов – в 1848 (правда, уже в России) – все в возрасте до 35 лет. Единственное, что приходит на ум, это то, что все они имели главным своим преподавателем в Академии С.И.Гальберга, только у Рамазанова был другой преподаватель – Б.И.Орловский.  А Гальберг сам умер рановато – в возрасте 52 лет в 1839, очень высоко ценил его Брюллов, который на похоронах Гальберга сказал: «Хороним половину Академии». Накаркал…

2.3. Приезд Николая I в студию Рамазанова

Рамазанов очень переживал, что царь не посетит его студию, посетовал на то графу Толстому, тот обещал, что царь заедет, поскольку будет рядом осматривать базилику Санта Мария Маджоре. Рамазанов решил подготовиться к приезду царя.

«Отблагодарив графа за его внимание и участие, я опрометью бросился в мастерскую дабы прибрать ее; позвал слугу моей студии Ченчио и велел ему немедленно купить красного песку, каким обыкновенно посыпают улицы во время выездов Папы по городу.  Через час уже в потемках Ченчио распорядился молодецки и к утру жители квартала dei Monti, где была моя мастерская, были немало поражены, что из-под ворот моей мастерской по направлению к церкви Марии Маджоре улица была посыпана ярким красным песком. После того в двери студии постучались три карабинера. – «Что вам угодно?» – спросил я их. – «По какому праву вы посыпаете песком улицу? Вы знаете, что это делается только для выездов его Святейшества». – «А я это сделал для его Величества, моего Императора», – «Разве он будет к вам?» – «Надеюсь» – ответил я. – Карабинеры смолкли, улыбнулись и оставили в покое меня и песок на улице».

Николай I приехал в мастерскую Рамазанова, заказал статую «Нимфа ловит бабочку», которую сам Рамазанов не закончил, потому что был отозван из Рима. Далее Рамазанов приводит показательный диалог, характеризующий вкус царя.

«Я приготовил эскиз группы, в pendan (для пары) группе Ставассера, также «Нимфу с сатиром» – сказал я и поднес его Величеству эскиз. Сюжетом группы был взят Сатир, который поймавши Нимфу у фонтана и обхвативши ее по нижним оконечностям, просит у стыдливой красавицы вытянутыми своими губами поцелуя. – «Но это через чур выразительно!» – заметил Государь. – «Это первая мысль и первая наброска, Ваше Величество», – ответил я. – «Он эту группу обработает, ускромнит» – прибавил граф Толстой. – «Ну это другое дело, а то в таком виде ее нельзя будет поставить в моих комнатах. Заказать из мрамора!» – сказал царь, обратясь к графу Толстому, и последний внес мое имя в список удостоенных заказов от Его Величества».

Кстати, в те времена власти заботились о том, чтобы не смущать народ, поэтому, например, статую Кановы «Амур, целующий Психею» держали в Ватикане в особой комнате с верхним светом для приличия «под ключом» и открывали для осмотра за плату. Искушенный современный зритель мог бы сказать: ну прямо, как дети и даже денежку берут.

Царь уехал, а далее произошло любопытнейшее событие. Рамазанов пишет:

«Целые толпы жителей беднейшего в Риме квартала dei Monti окружили и осадили мою мастерскую с требованиями от меня денег. «…denari, denari, scudi!» – ревели разными голосами оборванные Монтичиане. Я запер на ключ дверь мастерской, начали стучаться в дверь и ломиться в студию. Я не мог себе объяснить этой дерзости, но Ставассер сказал мне, что когда Государь Наследник (будущий Александр II, сын Николая I) в бытность свою в Риме в 1838 г. посетил в этой самой мастерской скульптора Логановского, то велел оставить на руки художника несколько десятков скуди для раздачи бедным жителям квартала Монти. Вероятно, они и теперь ждут подобной раздачи. Я тотчас влез к единственному большому окну мастерской, отворил его и закричал толпе, что ничего не имею им дать! – но крики не умолкали, а в дверь студии стали барабанить еще сильнее. – «Сын Императора был здесь, он оставил нам денег, а теперь приезжал сам Император и будто не оставил ничего. Неправда! Неправда!”  Я опять стал звать слугу: «Позови сей час карабинеров или ты сам будешь взят в полицию!». Когда до слуха оборванцев коснулись слова «позови карабинеров», крики обратились в рев и раздались угрозы и проклятья, и тогда, без сомненья, не уцелеть бы моей статуе, но вскоре послышались за дверью гремящие палаши полицейских. Отворив дверь студии, мы пошли к ожидавшей нас карете под прикрытием трех карабинеров. Толпа продолжала шуметь, но уже гораздо тише».

2.4. Николай I, Фабрис и терпеливые русские скульпторы

«Мы прослышали, что Папа Григорий XVI в разговоре с Государем очень хвалил ему скульптора Фабриса. Этот скульптор сделался скульптором, кажется, так же как сделался директором Ватикана, т.е. через протекцию Папы, которому он приходился земляком по месту рождения… При входе в студию Фабриса царь позвал скульпторов – Ставассера, Иванова, Климченко и меня (Рамазанова)… Старик Фабрис ломаным французским языком начал объяснять Его Величеству содержание мраморных, до крайности уродливых барельефов, исполненных для памятника Тассо; худшую же и карикатурнейшую часть монумента составляла сама фигура поэта. На объяснения Фабриса царь отвечал: «C`est charmant, c`est sublime!» (это очаровательно, это превосходно!). И в то же время вполовину оборачиваясь к нам говорил уже по-русски: «Плохо, и как плохо!». Положение наше было самое затруднительное, смех так и порывался из нас, но смеяться было невозможно, иначе мы изменили бы Государю. Фабрис, восхищенный французскими выражениями Императора,  вызванными одной лишь учтивостью к бездарному хозяину студии, продолжал объяснять действительно запутанное и до ребячества наивное содержание барельефов. «C`est superbe, superbe!» (это великолепно, великолепно!) – снова говорил царь и опять в половину оборачиваясь к нам прибавлял по-русски:  каковы, каковы же у них скульпторы-то, да это просто срам!». – Снова нам хотелось от души смеяться, но не было на это никакой возможности. При выходе из студии Фабриса, который лишь славно испортил несколько глыб превосходного мрамора, мы увидели бюст Папы Григория XVI. Фабрис обратил на него внимание, но Государь взглянул мельком, потому что работа бюста действительно не стоила никакого внимания, и через секунду царь уже сидел в коляске, помчавшейся в виллу Альбани».

На виллу того самого кардинала Альбани, который с успехом занимался международной коммерцией местной античностью вопреки папским запретам, но это было лет за семьдесят до приезда Николая I в Рим.

3. Как надо освещать скульптуру

На СКУЛЬПТПРИВЕТ много говорилось о правильном направленном освещении скульптур, упоминалось и том, как для Николая I сделали специальную подсветку во время осмотра им Ватикана. Говорилось также о том, что спецэфектами не стоит злоупотреблять, так они могут мешать объективной оценке, но разочек – можно.

А видел все это все тот же Рамазанов во время все того же приезда царя в Рим. Он с товарищами с огромным трудом пробился в Ватикан через толпу, пришедшую посмотреть на русского царя, крича: «Мы русские!». Ему и слово.

«Вид зал, сплошь освещенных многочисленными канделябрами был чрезвычайно оригинален и картинен; толпы народа прибывали как волны. Наконец, вошел Государь, опять в постоянном своем костюме: в пальто, в черном галстуке, без воротничков, – и простота его костюма делала разительную противоположность с пышными малиновыми костюмами Ватиканских слуг, которые, человек по восьми, шли с обеих сторон его Величества с большими светильниками в руках.

Когда царь подходил к лучшим статуям, остальные слуги Ватикана рассыпались около ближайших к ним канделябр и металлическими щитами закрывали их свет, дабы он не мешал главному свету, сосредоточенному в группе светильников, обращенных на статую, перед которой останавливался любоваться Император. Ни одна из лучших статуй не была им пропущена. Раза два Государь подзывал к себе Ставассера и заставлял его любоваться красотами древнего мира вместе с собою. Пред Аполлоном Бельведерским царь остановился совершенно пораженный его видом. Действительно, серый цвет вообще всех стен Ватикана крайне невыгоден для античных статуй и бюстов, вдревле  помещавшихся почти всегда на стенах обшитых цветным мрамором, порфиром, почему огненное освещение сильнее выказывало рельефность произведений превосходного греческого ваяния и всю игру в них теней, светов и рефлекций. Когда внесли светильники в глубину ниши и Аполлон осветился сзади, то сделавшись по краям контуров совершенно прозрачным, он представился каким-то чудным, прозрачным видением, существом какого-то другого, волшебного мира. – «Это бесподобно! C`est sublime!» – воскликнул Государь в восторге. Зато и сам он был как-то особенно хорош и необыкновенно величав в эти минуты. «Аполлона-то мы еще увидим», – говорили мы между собой; а ведь царь наш поедет завтра домой, и потому глядя больше на Государя, мы хотели вдоволь им налюбоваться».

В вечном городе Николай I пробыл 5 дней.