Фотография (дагеротип) художников с Гоголем в Риме в 1845 году.

Штернберг и Тарас Шевченко.

 

1. Фотография художников, скульпторов и архитекторов, представленных Николаю I в декабре 1845, с Гоголем.

Как летом снег впервые воспринимается информация о том, что существует групповая ФОТОГРАФИЯ тех самых художников, скульпторов и архитекторов, которые были представлены Николаю I в декабре 1845 в соборе Св.Петра в Риме.

Наличие на фотографии художника В.И.Штернберга, умершего в ноябре 1845, свидетельствует о том, что данная фотография была сделана до приезда Николая I в Рим.

Эта фотография широко гуляет по просторам интернета, но в комментариях есть простое пошедшее, видимо, от В.В.Стасова, перечисление имен фотографировавшихся, но почему-то никого не заинтересовало, кому принадлежит то или иное лицо на этой фотографии, хотя это известно. Узнаваемы без излишних усилий только Гоголь и Мариучча, которых царю как раз не представляли.

Находятся «чудаки», разбирающие недостатки этой фотографии подобно тому, как это легко делается с фейковой фотографией американских астронавтов, не бывших на луне. А лица людей на фото 1845 года этих проницательных сыщиков не интересуют, да они и знать их не хотят.

Эта первая групповая фотография русских художников была сделана с большим трудом фотографом Сергеем Львовичем Левицким (1819-1898) с применением самой первой технологии (дагеротип), только что разработанной.

Тогда в Риме жил Н.В.Гоголь (1809-1852). он даже пытался решить свои финансовые проблемы, предлагая себя в качестве секретаря при попечителе (начальнике) русских художников – пенсионеров Академии художеств П.И.Кривцове. Гоголь лет на 8 в среднем старше художников на фотографии, но он уже именитый, а они, бедняги, проучившиеся лет по десять в Академии художеств, только начинают свой творческий путь (золотые медалисты, товар штучный).

Левицкий уговорил Гоголя сняться в групповом снимке с русскими художниками – пенсионерами Императорской Академии художеств. Так получилась единственная фотография Гоголя. На встрече с императором в соборе Св.Петра по воспоминаниям Рамазанова их было около 20 человек. Они решили сделать подарок графу Ф.П.Толстому в виде удивительной по тем временам фотографии в знак благодарности за то, что он их поддержал, когда Николай I сказал, что художники «шибко гуляют». На фотографии художников, скульпторов и архитекторов 15 человек, трое, включая Гоголя, – «посторонние».

На снимке в центре стоит Гоголь. Из скульпторов там оказались Н.А.Рамазанов и П.А.Ставассер, М.А.Щурупов. Если Рамазанов фотографировался несколько раз и снимки сохранились, то эта фотография оказалась единственной для Гоголя и, видимо, для Ставассера.

Единственная фотография Гоголя, всюду фигурирующая, — это часть, взятая из этой фотографии.

А теперь перечислим по порядку всех изображенных на фотографии.

 

                    Годы жизни    Годы пребывания в Риме

1. Орлов П.Н.     (1812-1865)     (1841-1865)   живописец

2. Рамазанов А.Н. (1817-1867)      (1843-1846)  скульптор

3. Эппингер Ф.И.  (1816-1873)    (1841-1849)    архитектор

4. Бейне К.А.     (1816-1858)      (1841-1849)  архитектор

5. Глебов - отставной кавалерийский полковник

6. Гоголь Н.В. – русский писатель.

7. Лавеццари А.К.  (1815-1881)                  живописец

8. Моллер Ф.А.     (1812-1874)    (1839-1849)   живописец

9. Щурупов М.А.   (1815-1901)     (1840-1855)   скульптор, архитектор

10. Михайлов Г.К.  (1814-1867)     (1845-1850)   живописец

11. Нотбек П.К.   (1824-1877)      (1849-1853)   архитектор

12. Левицкий С.Л.   –   фотограф, сделавший эту  фотографию.

13. Ставассер П.А. (1816-1850)     (1841-1850)   скульптор

14. Мариучча – известная римская натурщица.

15. Штернберг В.И. (1818-1845)      (1840-1845)  живописец

16. Монигетти И   (1819-1878)       (1839-1847)  архитектор

17. Бравур А.А.  (1823-1905) ?                   архитектор

18. Мокрицкий А.Н.(1810-1870)      (1841-1849)   живописец

Фамилии сфотографированных взяты из книги Т.Г.Шевченко «Художник», изд. «Мистецтво», Киев, 1989., даты – из книги С.С.Степанова, А.А.Погодина «Рим, русская мастерская», 2018.

Явные нестыковки свидетельствуют о том, что под номерами 11 и 17 могут быть сфотографированы другие лица, видимо, Нотбек был в Риме позднее, а Бравур среди римских пенсионеров во второй книге не значится.

Впервые опубликовал эту фотографию в 1879 тот самый критик В.В.Стасов, который имел большой доступ к подобным материалам, работая в Публичной библиотеке в Петербурге, причем с 1872 заведовал там Художественным отделом.  Публикуя эту фотографию, он, как настоящий демократ, подчеркнул свою значимость, поскольку фотография дает «богатый материал», однако, не преминул поиздеваться над одеждой художников, назвав шляпы и плащи «неостроумным и неталантливым маскарадом». Не вызывает сомнения то, что он был знаком с воспоминаниями Рамазанова и с восторженным приемом царя художниками, а потому они и оказались «неталантливы и маскарадны», только Гоголь не подлежал критике, потому как сам был критиком.

А чего понапрасну изгаляться над молодыми русскими художниками и их шляпами. В том не было ничего необычного. Вот, что видел, например, упоминавшийся В.И.Штернберг (на фото № 15) в Италии в те времена:

Сюжет этой картины не так прост: старик, сидящий спиной, – шулер, он выигрывает, на него гневно смотрит его партнер бандитского вида, а зрители (на картине) ждут развязки, которая может быть кровавой.

А вот портрет итальянца работы римского пенсионера А.Н.Мокрицкого (на фото № 18):

Всё, как и описывал Рамазанов «трастеверинца» при встрече Николая I: шляпы, плащи, яркие краски. Все так ходили. А русские художники того времени были очень образованными, замечательно талантливыми (неталантливым золотые медали не давали) и хорошо знали себе цену, как и цену бесценным шедеврам античных и более поздних мастеров.

2. Сколько Мариуччей позировало русским художникам в Риме?

2.1. Мариучча первая.

На указанной фотографии среди художников в нижнем ряду одна женщина – это одна из самых известных римских натурщиц – Мариучча. Назовем ее Мариучча первая.

2.2. Мариучча вторая.

В эти же времена в Риме жил и создавал свою великую картину «Явление Христа народу» А.А.Иванов, консультируясь с выдающимися римскими художниками и скульпторами, в том числе с Торвальдсеном, в частности, по вопросу, стоит ли вкладывать на картине в руку Иоанна Крестителя крест и должна ли быть повернута к зрителю его голова. А начал он картину в 1836 и закончил через 25 лет. Иванов А.А. консультировался с Торвальдсеном в 1837, когда постаревший мастер готовился отбыть на отдых на родину после сорока лет в Риме. Умудренный и уже поживший свое Торвальдсен (1770-1844) говорил художнику, что любой сюжет может быть передан многочисленными способами, а А.А.Иванов (1806-1868) с молодым запалом перелопачивал массу образцов в поисках того единственного, что способно будет передать великий сюжет. Не нам судить о том, кто из них прав, но поиск русофила Иванова как-то совсем уж по-российски подобен поиску правды.

Иванов создал целую галерею рисунков голов и т.п., причем использовал натурные этюды, часто женские головы для мужских образов, ходил рисовать и выискивать типажи в еврейский квартал в Риме, вне которого им запрещалось жить (см. монографию М.Алпатова «Александр Иванов»), для образа Христа смотрел на Аполлона Бельведерского.

Писал Иванов и натурщицу Мариуччи.

Иванов рисовал Мариуччу не один раз. Назовем ее Мариучча вторая.

5.3. Мариучча третья.

В ней, собственно, и кроется вопрос. Речь идет о Мариучче, которая позировала Кипренскому еще ребенком. С ней связана главная трагедия жизни Кипренского. Подробно эту историю смакуют в интернете, но вкратце история такова.

Девочкой Мариуччи позировала Кипренскому в Риме, ее портрет он сделал в 1819, когда ей было примерно 7 лет. Ему стало ее жалко, так как ее мать пила и вела разгульный образ жизни, в итоге Кипренский стал как бы опекуном девочки. Тело матери однажды было найдено сгоревшим. Под подозрение попал Кипренский и это стало клеймом на его биографии, его не принимали в обществе. Он уехал в Россию в 1822. Потом в 1828 вернулся в Италию. От тоски и обид пил. В 1836 женился на Мариуччи (настоящая фамилия Фалькуччи), она забеременела, а он умер в 1836, не увидев свою дочь Клотильду.

Имеет ли эта третья Мариучча связь и одной из предыдущих двух? Судя по всему, нет.

После смерти Кипренского Мариучча стала называться Мария Кипренская, она продала оставшиеся после Кипренского картины и прочее имущество, причем вела переписку с российскими госслужащими при Николае I по вопросам продажи вещей, имеется даже ее письмо на французском языке за 1844 год. В том же году много живший в Риме гравер И.Ф.Иордан ездил в Рим, там он встретился с Мариуччи и Клотильдой. В своих воспоминаниях он написал:

«Умирая, Кипренский твердил, что оставляет жену свою беременную. И точно, по смерти его родилась у его вдовы дочь, которую я с Н.И.Уткиным отыскали в 1844 у ее матери, которая вступила во второй брак с каким-то римским маркизом. Для дочери Кипренского Академия составила капитал, но затем как дочь, так и мать исчезли для Академии бесследно, позже о их жизни и существовании не было известно – они, так сказать, совершенно сошли со сцены у наших благотворителей».

Вывод. Число Мариуччей с очень большой вероятностью больше или равно 2.

3. Штернберг и Тарас Григорьевич Шевченко.

Продолжим печальную тему «увидеть Италию и умереть».

Расскажем о не очень знаменитом художнике В.И.Штернберге, но применительно к нашим «красивым» сюжетам, а потому и о Т.Г.Шевченко.

Штернберг умер в Риме в 27 лет в 1845 от туберкулеза, но он повидал Италию.

«Птенец гнезда Николаева», Василий Иванович Штернберг (1818-1845, на групповой фотографии № 15) во время своего обучения в Академии художеств жил в С.-Петербурге в одной комнате с Т.Г.Шевченко на 11 линии Васильевского острова (недалеко от Академии), познакомившись с ним в 1836. Близкий друг Шевченко. В Риме, куда Штернберг был послан в 1840, оказался вместе со скульпторами Ставассером, Ивановым, Климченко, Рамазановым.

«Гордый птенец гнезда Николаева», выкупленный из крепостной зависимости и выпестованный Великим Карлом, Тарас Григорьевич Шевченко (1814-1861), русский художник, украинский поэт, в Риме в 1845 не был.

Шевченко очень тепло пишет о Штернберге в своей во многом автобиографической повести «Художник», законченной в 1856 году. В повести рассказывается о петербургских временах учебы Шевченко в Академии, где он был учеником и, по сути, другом Великого Карла (К.П.Брюллова, умер в 1852 в Риме, куда он уехал в 1849, зная, что не вернется).

Кстати, памятник на могиле Брюллова на Монте Тестаччо сделал М.А.Щурупов (№ 9 на фото).

Шевченко заканчивает эту повесть словами:

«На другой день я простился с моими знакомыми и, кажется, навсегда оставил Северную Пальмиру (Петербург). Незабвенный Карл Великий уже умирал в Риме».

Судя по всему, фрондер Шевченко тоже хотел навсегда уехать, хотя и не из-за болезни, но это уже другая страница его жизни. Повесть художественная, не факт, что те или иные события действительно имели место, но детали повествования идут от самого сердца автора. Заметим, что свидетельства Шевченко об оклеветанном в 1839 году Брюллове бесценны.

Современного читателя может умилить то, с какой неподдельной радостью студент Шевченко встретил приезд Штернберга в Петербург, а студийцы какого-нибудь квартала найдут в тексте повод для неприличных шуток. Но, вообще-то, можно подивиться отношениям между людьми. Повесть «Артист» ведется от лица некого художника (Сошенко), похожего на самого Шевченко, который пишет:

«…Ах, если бы скорее Штернберг приехал! Я не видавши полюбил его. Карл Павлович (Брюллов, ставший его учителем) для меня слишком колоссален и, несмотря на его доброту и ласки, мне иногда кажется, что я один.

… Я в восторге! Давно и так нетерпеливо ожидаемый мною Штернберг наконец приехал! И как внезапно, нечаянно. Я испугался и долго не верил своим глазам; думал, не видение ли. Я в то же время компоновал эскиз «Иезекииль на поле, усеянном костями».

Это было ночью, часу во втором. Вдруг двери растворяются, – а я углубился в «Иезекииля» и двери забыл запереть на ключ, – двери растворяются, и является в шубе и в теплой шапке человеческая фигура. Я сначала испугался и сам не знаю, как проговорил: «Штернберг!» – «Штернберг», – отвечал он мне, и я не дал ему шубу снять, принялся целовать его, а он отвечал мне тем же. Долго мы молча любовались друг другом, наконец, он вспомнил, что ямщик у ворот дожидается, и пошел к ямщику, а я к дворнику – просить перенести вещи в квартиру (во дают – два здоровых лба не могли вещи перенести! – прим.автора). Когда все это было сделано, мы вздохнули свободно (вот цирк!). И странно. Мне казалось, что я встретил старого знакомого или, лучше сказать, вижу вас самих перед собою. Пока я расспрашивал, а он рассказывал, где и когда он вас видел, о чем говорили и как расстались, пока все это было, и ночь минула. И мы тогда только рассвет заметили, когда увидели от подсвечника упавшую ярко-голубую тень.

-Теперь, я думаю, можно и чаю напиться, – сказал он.

– Я думаю, можно, – отвечал я. И мы пошли в «Золотой якорь». (И как это глубокой ночью дворники бегают, рестораны работают? – Прим.атвора)

После чая уложил его спать, а сам пошел сказать о моей радости Карлу Павловичу, но он тоже спал. Делать нечего, я вышел на набережную (Невы) и не успел пройти несколько шагов, как встретил Михайлова, тоже, кажется, всю ночь не спавшего…» (интересно, кто-то из студентов спал? – прим.автора).

Потом Шевченко вернулся, Штернберг еще спал. Шевченко стал его рисовать спящим, любуясь его «детски-непорочным лицом». Далее Шевченко продолжает:

«…Штернберг проснулся и поймал меня на месте преступления. Я сконфузился; он это заметил, засмеялся самым чистосердечным смехом. «Покажите, что вы делали?»  Я показал, он снова засмеялся и до небес расхвалил мой рисунок. «Я когда-нибудь отплачу вам тем же»,- сказал он смеясь. И, вскочив с постели, умылся и, развязавши чемодан, начал одеваться. Из чемодана, из-под белья, вынул он толстую портфель и, подавая ее мне, сказал: «Тут все, что я сделал прошлого лета в Малороссии, кроме нескольких картинок масляными красками и акварелью…

…Если бы не пришел за мной Лукьян (слуга К.П.Брюллова заходил за Шевченко, т.к. тот обедал вместе с Брюлловым) от Карла Павловича, мне обед и на мысль не пришел бы, мне даже досадно было, что для лукьяновского ростбифа я должен был оставить портфель Штернберга (тут уж залюбуешься рисунками – все-таки будущий золотой медалист, а иначе как бы он оказался в Риме перед Николаем I). За обедом я сказал Карлу Павловичу о своем счастии, и он пожелал его (Штернберга) видеть. Я сказал ему, что мы условились быть в театре. Он (Брюллов) изъявил желание сопутствовать нам, если дают что-нибудь порядочное. К счастию, в тот день на Александрийском театре давали «Заколдованный дом». К концу класса Карл Павлович зашел в класс, взял меня и Штернберга с собою, усадил в свою коляску, и мы поехали смотреть Людовика XI. Так кончился первый день».

Вспомним брюзжащего на скульпторов «римлянина» А.А.Иванова, автора «Явления Христа народу», что, дескать, играют и пьют вино по ночам. Перефразируя фразу Крамерова из «Джентльменов удачи», они могли бы сказать Иванову: «Ты, конечно, художник авторитетный, но зачем же так?». А вот, как Иванова изображали молодые художники в Риме.

Мягкий по характеру Штернберг заслужил всеобщую любовь, к нему хорошо относился и А.А.Иванов. Поэтому карикатурка должна восприниматься как нечто развлекательное.

Штернберг шутит, хотя борется со смертельной болезнью, сокрушается в одном из писем 1842 года Рамазанову с острова Искья, что болезнь мешает насладиться прелестным островом:

«… Но вообрази мое несчастье – жить в Неаполе и не насладиться им, вот четвертый месяц вожусь с этой несносной болезнью – и протыкали, и резали, и ковыряли, но теперь уже благодаря Бога начинаю ходить довольно свободно».

Штернбергу скучно, народ разъезжается, болезнь достает.

«Вечером иногда бывают Ставассер и Рамазанов, и еще некто Левшин, отставной гусар, теперь художник, энтузиаст ужасный, напичканный разными немецкими философиями, теориями изящного и проч., но при всем при том, человек как-то не симпатичный», – пишет в одном из писем уже 1845 года Штернберг.

Из библиотеки русского посольства Штернберг брал для чтения книги, а в Неаполе читал Гёте вместе с А.А.Ивановым. Болея, он не хотел рисовать, читал и говорил, что из-за болезни станет литератором, прочитал «Жизнь Бенвенуто Челлини» на итальянском языке (нам бы на русском прочитать).

«Право, я не могу без отвращения вспомнить римских моделей в итальянских костюмах, для меня гораздо приятнее грязный нищий, но с характером», – писал Штернберг. Жаловался на плохие театры по сравнению с петербургскими.

Главным событием, которое предвкушали русские, живущие в Риме, осенью 1845, был будущий приезд Николая I. Но Штернеберг его не дождался, умер 8 ноября 1845. Как пишет Рамазанов,

«Накануне, 7 ноября 1845, вечером мы были у бедного Штернберга и я читал во всеуслышанье «Шинель» Гоголя, а 8 ноября в 9 часов утра Штернебрга не стало! Он оставил нас навсегда.  С него сняли маску и будет сделан мраморный памятник с медальоном или с его бюстом. Он был лютеранин и потому после краткой и прекрасной проповеди пастора, мы с ним простились и положили его подле могил Петровского и Томаринского. Не желая изменять обычаю наше земли, мы помянули его в ближайшей остерии, откуда видно кладбище, и пропели ему вечную память. Рано умер, а какой был талант, умница и доброта».

Похоронили Штернберга на все том же кладбище для иностранцев Монте Тестаччо. А в 1860-м Мокрицкий (на фото № 18) дал отъезжающему в Рим П.М.Третьякову, основателю Третьяковской галереи, поручение поклониться праху Брюллова, Штернберга, Петровского на Монте Тестаччо. Мокрицкого обуревали воспоминания молодости.

Шевченко стал известен своими литературными опусами, потом стал резко отрицательно относиться к «режиму» и царской семье, что выражалось в соответствующих писаниях, педалировал национальную тему и тему отделения от России. Сочинил пасквиль на императора и императрицу, в результате чего в 1847 его по рекрутской повинности забрали на военную службу, в «вонючих казармах» он провел десять лет, причем после первых трех лет уже контактировал с местным военным начальством, рисовал, писал, сошелся с несколькими разжалованными в солдаты поляками. А в 1857 все тот же добрый граф Ф.П.Толстой (бессменный вице-президент Академии художеств, в молодости масон и проводник ланкастерских школ в России), сопровождавший в 1845 Николая I в Риме и замолвивший «словечко» за «шибко гуляющих художников», вышел с ходатайством уже к доброму, а потому впоследствии убитому, Александру II  об освобождении Шевченко, и тот вернулся в Петербург. Итоги мировозренческих исканий Тараса Григорьевича  в концентрированном виде нашли изложение в стихах не менее талантливого поэта и нашего уже современника Иосифа Бродского «На независимость…».

Надо сказать, что в те времена бремя сословного неравенства особенно давило на блестяще образованных художников, поскольку, с одной стороны, они были «в теме» и сами создавали то самое великолепие, контактируя с дворянской элитой, а, с другой стороны, могли испытывать как финансовые проблемы, так и чувствовать свое более низкое социальное положение, в частности, по части неравных браков (вот и Брюллов так и не сумел жениться на графине Самойловой, но она любила плюс ко всему свободу и заграницу, за что и поплатилась финансово и потеряла графский титул, лишившись российского подданства). Однако, очень многие из них не отличались завистливым характером и отдавали себя искусствам до конца. Пример тому – Н.А.Рамазанов, который даже «пострадал», будучи в наказание досрочно отозванным из Италии.

А жизненный путь великого русского скульптора Б.И.Орловского, которого тоже вызволили из крепостной зависимости и даже фамилию получившего по месту его нахождения, автора памятников Кутузову и Барклаю-де-Толи и изумительных статуй на темы греческой мифологии, вот он немного прожил из-за того, что много работал с мрамором.

Шевченко не изменил традиции всех своих товарищей по Академии и умер рано в 47 лет.

P.S. 

Кто не знает автора «Девятого вала», кто не знает Айвазовского Ивана Константиновича (1817-1900), которого по части живописи консультировал сам К.П.Брюллов? Нет таких. Хитро рисовал Айвазовский мощные валы, вставлял туда изящные тоненькие снасти кораблика и получалась картина – хоть куда! Оказывается, Айвазовский учился вместе с Шевченко, жил в 1839 -1840 в квартире вместе с Шевченко и Штернбергом, а поплыл пенсионером от Академии художеств в Рим вместе со Штернбергом в 1840. Поплыли друзья-сокурсники на корабле «Геркулес» из Кронштадта, капитаном которого был С.П.Тыринов, близкий друг В.Жуковского, которого некогда рисовал Брюллов, за портрет которого был выкуплен Шевченко из крепостной зависимости зависимости, но который в Рим не попал. Мир тесен.

На римской фотографии Айвазовского нет, но он был в Риме, и запечатлел его Штернберг перед своей смертью все в тех же одеждах, над которыми издевался позднее В.В.Стасов.